— Ты мне приноси больше сырого мяса, — просил Гойгой. — От него больше сытости и внутреннего тепла.
Они сидели рядышком на оленьих шкурах, прижавшись друг к другу, и даже сквозь меховую одежду и шерсть нарастала и усиливалась жаркая тяга друг к другу.
Тин-Тин хотела заново вспомнить и почувствовать его прикосновение. Мешала короткая, теплая, неожиданно мягкая шерсть, ровным слоем покрывавшая его тело. Но потом это куда-то ушло, исчезло, и Тин-Тин забылась на вершине самого сладкого переживания. Она жарко дышала в ухо Гойгоя, дотрагивалась до него раскрытыми губами, а потом в сладкой истоме глубоко заснула.
Слегка отодвинувшись, Гойгой при слабом свете рассматривал ее лицо, осторожно дотрагивался свободными от шерсти внутренними сторонами пальцев до ее волос и тихо плакал. Внутри тела, там, где было его сердце, казалось, открылась невидимая кровоточащая рана, и каждое движение и даже взгляд на Тин-Тин порождали невыносимую боль. Слезы капали на умиротворенное, чуть улыбающееся, сонное лицо Тин-Тин, скатывались к ее ушам, прикрытым рассыпавшимися волосами.
Тин-Тин открыла глаза, улыбнулась и тихо сказала:
— Еще никогда мне не было так хорошо, как сейчас. Наверное, вот это и есть настоящее женское счастье, от которого зачинаются дети.
— Что ты говоришь, Тин! — ужаснулся Гойгой. — Ты погляди, какой я. А если родится такой же… покрытый шерстью?
Тин-Тин немного подумала и решительно сказала:
— Какой бы ни родился — он будет от тебя и от меня. Когда Кит Рэу и Нау любили друг друга, они не думали, кто родится — китята или люди. Для них главное было то, что они любили друг друга. Если родится такой, о каком ты думаешь, значит, мы начнем род новых людей… — Она погладила шерсть. — Они не будут бояться зимнего холода…
— Не надо так говорить, — вздохнул Гойгой, спрятав лицо на груди Тин-Тин. — Все же человек должен быть человеком, раз он человек…
Разгорался короткий день ранней зимы. Светлая голубизна, отблеск снега и льда понемногу вползали в пещеру, высвечивали льдистые стены и освещали залитое слезами волосатое лицо Гойгоя. Он видел, как ей непросто и страшно привыкать к его новому облику. Чем больше светлело в пещере, тем беспокойнее становилась Тин-Тин. Она остерегалась встречаться с ним взглядом, и Гойгой стал ее уговаривать:
— Ты иди… Хватятся в яранге, начнут тебя искать…
— Не будут меня искать. — Пины ушел на лед, а Кэу отправился в тундру ставить ловушки на песцов.
Гойгою хотелось спросить, чьей же она стала женой. Но всякий раз, когда решался, слова застревали в горле. Да и сам он старался не думать об этом. И если вдруг ненароком вспоминалось, жаркая кровь бросалась в голову, туманилось сознание от непривычного чувства ненависти к братьям.