11
Заполнив полевой дневник, Нанок принялся за письмо к Зине.
«Здравствуй.
У меня уже появилась потребность писать тебе. Вот прошло всего несколько дней, а я чувствую — если не напишу, мне будет не хватать чего-то важного, значительного. Я живу в Чаплино и пока ничего путного не сделал. Думал, здесь-то и осуществится моя мечта — приобрету ярангу. И возможность такая была. Живет тут один чудной старик-оленевод, Нотанватом зовут. Поставил ярангу среди домов. Через неделю переселяется к зятю и дочери. Казалось бы, зачем теперь ему яранга? Предложил за нее деньги, так он такой скандал устроил!
Здешняя заведующая отделением объяснила, что Нотанват чуть ли не первым вступил в колхоз и в партии состоит с тридцатого года. Да, есть еще такие противоречивые натуры на нашей Чукотке. Взять, к примеру, моего отца: присмотреться повнимательнее — не лучше Нотанвата.
Может быть, я уже не понимаю многого, что является естественным для старших. Вроде бы ушел немного в сторону, с другими мерками подхожу к жизни отцов.
Одним словом, Зина, у меня сегодня неважное настроение, и только сознание того, что ты будешь читать мое письмо и, возможно, посочувствуешь, утешает меня. Погода пока стоит тихая, спокойная. Часто хожу на берег моря, к маяку. Иногда там и работаю — записываю.
С утра у меня было хорошее настроение. В здешнем клубе часа три люди пели и танцевали. Это так великолепно, естественно и даже величественно! Я не хочу тебя обижать, но вашему ансамблю полезно кое-что перенять у чаплинцев.
Если не считать случая с Нотанватом, ко мне здесь относятся хорошо. Вот маленькое доказательство: я так и не побывал еще в здешней столовой — приглашения поступают со всех сторон, и я только и делаю, что хожу в гости.
Вот сейчас вернулся от Анахака. Он морской охотник. Живет с семьей в соседнем подъезде. Любопытный человек! Вот какой разговор у меня с ним произошел.
— Не обижайся на Нотанвата, — сказал Анахак. — Понимаешь, наверное, у нас, жителей Севера, совсем другое отношение к жилищу. Жилище наше — это часть нас самих, и часть родины, и часть нашей земли. И вот представь себе ты продаешь часть самого себя или часть собственной родины. Как это называется? Поэтому так сильно расстроился старик.
— Но люди все равно покидают яранги. Я знаю — срывают их бульдозерами, сжигают. Я же прошу ярангу на благородное, нужное всем людям дело — в музей… Ничего не понимаю. Случалось ведь и такое, когда яранги уступали, отдавали другим.
— Но не продавали, — заметил Анахак. — Дарили, как дарят добро, улыбку, как говорят хорошее слово. Твоя ошибка в том, что ты сразу предложил деньги. А надо было хитро подойти, сказать, мол, вот, старик, ты получаешь такую комнату, люкс-ярангу из дерева, уступил бы мне, бедному ученому человеку, свое жилище… Вот я вроде бы нормальный человек… Кончил семилетку, но дальше учиться не захотел, хотя способности у меня, говорят, были хорошие. Особенно память — все без труда запоминаю. Иногда это даже мешает: думать не надо, напрягаться, вспоминать. Но как представил, что уеду на несколько лет от Чаплино, от моря, от вельботов, от зимней охоты, — стало тоскливо. А когда переселялся из нынлю в дом, хоть и радовался, а где-то немного было грустно. Хотя прекрасно знаю: самый плохой деревянный дом все же лучше яранги… А ты предложил Нотанвату купить у него ярангу. Ты прямо не то что пальцем, а кулаком ткнул человеку в самое больное место».