— Обожаю вареные яйца. К тому же у меня не было времени пообедать.
Юная Лаура Филдинг обладала отличным аппетитом. Несмотря на глубокую тревогу, она съела два яйца — аппетит приходит во время еды — затем накинулась на жаркое из свинины, а после перерыва неплохо угостилась пирожными с бокалом благородной марсалы. Кормить её доставляло истинное удовольствие.
И не меньшим удовольствием было слушать, как она играет на мандолине, играет на сицилийский манер, что делало звучание похожим на почти непрерывное гнусавое поскуливание и контрастировало с её хрипловатым контральто, когда она пела длинную балладу о паладине Орландо и его любви к Анжелике.
Несмотря на плотный ужин во дворце, Стивен счел, что его обязанность, как хозяина, разделить закуску: яйцо за яйцо, кусок за кусок, и в результате молитвы и переедания его любовное желание поутихло, поэтому последующие часы они провели в довольно спокойной и дружественной манере, хотя и слегка жирной, ибо отсутствовали вилки. Они болтали почти непрерывно — приятная, дружеская беседа, перескакивая с темы на тему, в конечном счете, закончив воспоминаниями юности и детства. Она поведала, что девушкой вела себя далеко не благоразумно (её отец занимал должность в ведомстве главного казначея, а благоразумие при дворе королевства обеих Сицилий [43] — это абсурд), но выйдя замуж, она стала совершенно добродетельной.
И тем сильнее ранило, что единственным изъяном Чарльза Филдинга оказалась ревность. Он был добр, смел, щедр, красив, что только может пожелать самая требовательная женщина, за исключением того, что являлся невероятным собственником и подозрительным, как испанец или мавр. Лаура описала несколько ничем не обоснованных скандалов, но, почувствовав, что ведет себя несправедливо, нелояльно и даже безнравственно, вернулась к продолжительному описанию добродетелей мужа.
Стивен находил его достоинства несказанно утомительными, и наконец, когда наступила пауза и Лаура села, опустив взгляд и улыбаясь про себя, явно думая о заслугах иного рода, он сказал:
— Давайте же, дорогая, пришло время продолжить нашу маскировку, а то никто не сможет отметить ваш приход и уход.
Она надела маску и необъятный плащ с капюшоном, Стивен открыл дверь, и они на цыпочках двинулись по скрипящему коридору, спустились на два пролета вниз по скрипучей лестнице на этаж Джека; но тут относительную тишину нарушили рев боли, грохот, удары и крик «Стой! Стоять!». Две худые фигуры пронеслись по лестничной площадке и выпрыгнули в открытое окно, а за ними гнался Киллик с подсвечником, орущий: