Они какое-то время общались, щурясь от яркого солнца, в основном, о Диане — та хорошо выглядела, когда Рэй видел её в опере в ложе Колумптонов; и об общих знакомых, а затем Рэй предложил выпить по чашке шоколада в элегантной кондитерской на другой стороне площади.
— Я прихожу при первой же возможности, — сказал Рэй, когда они сели за зеленый столик в беседке позади магазина. — Испытываете ли вы удовольствие от грегорианского хора, сэр?
— Истинное, сэр, — ответил Стивен, — при условии, что пение лишено слащавости или стремления поразить эффектами, и спето без ошибок — ни аподжатур, ни переходных нот, ни показной пышности.
— Именно так, — воскликнул Рэй, — и без новомодных напевов. Ангельская простота — вот залог успеха. И эти достойные монахи понимают, в чем секрет.
Они поговорили о способах пения, согласившись, что в целом оба предпочитают амвросианское пение плагальному.
— Я на днях побывал здесь на одной из месс, — добавил Рэй, — когда они пели в миксолидийском ладу «Агнец Божий, взявший грехи мира, помилуй нас», и должен признаться, от того как старый джентльмен спел «Даруй нам мир» у меня навернулись слезы.
— Мир... — произнес Стивен, — увидим ли мы его когда-нибудь при жизни?
— Сомневаюсь, учитывая как ведет себя сейчас император.
— Вот я только что вышел из церкви, но даже после это жажду увидеть, как тирана Бонапарта, шелудивого пса, дважды обрекут на вечные муки.
Рэй засмеялся и сказал:
— Знавал я одного француза, признававшего все грешки Бонапарта, в том числе тиранию, как вы правильно заметили, и, хуже того, полное игнорирование французской грамматики, обычаев и манер, но в то же время во всем его поддерживающего. Объяснял он это следующим: искусство — это единственное, что отличает людей от животных и делает жизнь почти сносной, а оно процветает только в мирное время, а значит, нужно стремиться к установлению всеобщего мира. Насколько я помню, он цитировал рассуждения Гиббона о счастье жить в эпоху Антонинов, несмотря даже на то, что римский император, даже Марк Аврелий, был тираном, однако Pax Romana стоил возможных эксцессов тирании. И как полагает мой знакомый француз, Наполеон — единственный человек, скорее даже полубог, способный навязать всем мировую империю, поэтому он сражается в рядах императорской гвардии по соображениям гуманитарным и в защиту искусств.
В груди Стивена зародился целый ряд страстных возражений, но он давно уже перестал открывать душу перед кем-либо, кроме близких, поэтому сейчас только улыбнулся и сказал:
— Конечно, это лишь точка зрения.