Первый раз в жизни Гомер утаил что-то от доктора Кедра и, конечно, от сестер Анджелы и Эдны. Утаил фотографию женщины с пенисом пони во рту. А вместе с ней свое первое недовольство доктором Кедром. И первое вожделение, пробужденное не только женщиной, державшей во рту невероятный орган пони, но и предложением Мелони. Вместе с фотографией под матрасом приютской койки хоронились его страхи, что может обнаружиться в записях о его рождении. И конечно, желание приоткрыть завесу над тайной матери.
Он доставал фотографию из-под матраса три или четыре раза в день, а ночью во время бессонницы рассматривал при слабом дрожащем свете свечи. Глаза женщины не казались тогда такими выпученными. Неровное пламя свечи колыхало гриву пони, и Гомеру чудилось, что шевелятся и щеки молодой женщины. Он смотрел на снимок и слышал, как писает Джон Уилбур, как хрипло дышит Фаззи Бук; это трио – легкие, вентилятор и водяное колесо – было удачным сопровождением для женщины и пони, будоражащих воображение Гомера.
Что-то изменилось в Гомере, в его бессоннице; и доктор Кедр сразу это заметил; перемена, собственно, заключалась в том, что Гомер, тая что-то от доктора Кедра, стал подозрителен, ему мнилось, что доктор Кедр неотступно наблюдает за ним. Когда он крался на цыпочках в кабинет сестры Анджелы, он был уверен, что доктор Кедр нарочно ночь напролет стучит на машинке. Наблюдает за его действиями.
– Тебе нужна моя помощь, Гомер? – спрашивал изредка доктор Кедр.
– Нет, мне просто не спится.
– Да, этому горю не поможешь.
А доктор Кедр только и мог писать свою летопись по ночам. Днем кабинет Анджелы вечно занят, единственное место для интервью с намечающимися родителями и телефонных разговоров. Он был весь завален бумагами доктора Кедра, перепиской с другими приютами, агентствами по усыновлению, с будущими родителями, тут был и его замечательный (сдобренный местами мрачноватым юмором) дневник, называемый Кедром «Краткая летопись Сент-Облака», хотя это название явно устарело – дневник из месяца в месяц разбухал. И каждая новая запись начиналась одним и тем же: «Здесь, в Сент-Облаке» или «В других местах на земле».
Среди бумаг доктора Кедра хранились исчерпывающие истории семей, но только тех, кто брал на воспитание сирот. Вопреки уверениям Мелони доктор Кедр не вел записей о настоящих родителях. В записи о рождении значились лишь дата рождения младенца, пол, вес в фунтах, рост в дюймах, имя, данное сестрами (если мужского пола), миссис Гроган или секретаршей отделения девочек (если женского). Личное дело сироты включало еще болезни и прививки – вот, собственно, и все. Гораздо толще были папки с историями усыновителей. Доктор Кедр старался выведать о них всю подноготную.