– Вам придется снять сюртук, – тихо приказала Ева.
Пастор замер в нерешительности. Не сводя с нее глаз, он медленно снял плащ и, набросив его на спинку стула, стянул сюртук.
Ева замерла, скованная странным смущением. Она стояла на уютной теплой кухне, наблюдая, как раздевается пастор. В этой сцене было что-то глубоко личное, интимное. На мгновение Ева почувствовала себя совсем еще юной девушкой.
Быстро отвернувшись, она подошла к полке и принялась перебирать склянки с наклейками, пока не нашла одну с надписью «Зверобой».
Потом поставила на стол лохань и наполнила ее водой.
Пастор молча опустился на крепкий деревянный стул, придвинутый к старому дубовому столу.
– Давайте-ка поднимем вам рукав повыше.
Ева села напротив него, взяв в руки лохань.
Адам принялся закатывать рукав, обнажая руку. Ева следила за ним, затаив дыхание, словно наблюдала за торжественным открытием памятника. Почему при мысли о том, чтобы прикоснуться к коже Адама, ее вдруг охватило жаркое волнение? Его оголенная рука казалась до странности уязвимой. Медленные, осторожные движения, которыми он засучивал рукав, придавали этому действию значительность, будто на глазах у Евы совершался некий загадочный ритуал. Она невольно залюбовалась светлой кожей пастора, тронутой золотистым загаром. Широкие сильные запястья, длинные изящные пальцы, загрубелые ладони человека, не чурающегося никакой работы, голубые вены, в которых бурлила упрямая горячая кровь, – все в нем завораживало взгляд. Должно быть, Господь недосмотрел или решил пошутить, наградив священника столь соблазнительной внешностью.
Ева невольно вообразила, как он снимает с себя и остальную одежду, и смущенно откашлялась.
Царапина оказалась довольно глубокой.
– У вас есть платок? Или вы раздаете их прихожанам, как галстуки?
– У меня нет платка, – улыбнувшись, тихо отозвался он.
Жестом фокусника Ева медленно сняла с шеи фишю, прикрывавшее грудь, и погрузила в воду.
Пастор застыл в неподвижности.
Ева наклонилась вперед, чувствуя, что его взгляд прикован к ее корсажу.
– Пожертвовав галстуком, вы подали мне вдохновляющий пример, – она украдкой посмотрела на Адама сквозь полуопущенные ресницы.
Тот не ответил. Оглушенный, бесчувственный ко всему, он не сводил глаз с ее груди.
Ева осторожно промыла царапину от запекшейся крови. Адам терпеливо ждал, покорный, как ребенок.
– Рана не глубокая, – заключила она. – Зашивать не понадобится.
Пастор слишком хорошо владел собой, чтобы потерять голову из-за ее груди, несомненные достоинства которой признавали даже завистники. Ева не сомневалась, что он довольно скоро справится со своими чувствами. Однако на его руке с крепкими, будто железными мышцами под шелковистой кожей отчаянно бился пульс. Могучая воля этого человека была под стать его мускулам. Еву вдруг охватило безрассудное желание защитить его. И острая радость от того, что она может сделать для Адама хотя бы эту малость – промыть его рану.