– Вы делали это прежде, верно? – в голосе пастора слышалась легкая хрипотца. По его губам скользнула слабая улыбка.
– О, множество раз, преподобный.
– Вам… приходилось присматривать за братьями и сестрами.
– Да.
Адам нерешительно помолчал.
– Нелегко было растить их без родителей?
Рука Евы, сжимавшая фишю, на мгновение замерла. В словах Адама звучало не любопытство, а подлинное волнение. Он хотел узнать о ней как можно больше. От радости и страха у нее перехватило дыхание.
– Пожалуй, я не задумывалась, трудно мне или легко… просто продолжала жить и делала, что от меня требовалось. Ведь кроме братьев и сестер у меня никого больше не осталось. Они моя семья. Я готова отдать за них жизнь.
Адам кивнул.
Ева чувствовала кожей его пристальный, внимательный взгляд. Она смотрела только на рану, но по ее телу разливался жар.
Наконец она подняла глаза.
– Мэри О’Флаэрти рассказала мне о своем умершем ребенке, преподобный Силвейн. Она очень благодарна вам.
Лицо Адама мгновенно стало непроницаемым.
– А-а, – протянул он.
Такое случается с ним в минуты глубокого волнения, догадалась Ева. Он уходит в себя, не желая выслушивать слова благодарности за доброту. Такая же сцена разыгралась после аукциона, когда она поблагодарила пастора за то, что тот купил имбирный пирог. Возможно, для него это нечто естественное, само собой разумеющееся.
– Трудно быть священником? – тихо спросила она.
Адам горько усмехнулся, вопрос застал его врасплох. Он тяжело вздохнул, словно подыскивая подходящие слова.
Ева вдруг поймала себя на том, что ждет затаив дыхание, с бешено колотящимся сердцем. Ей страстно хотелось узнать хоть что-нибудь об этом человеке.
– Пожалуй, я не задумывался, трудно мне или легко. Это моя жизнь. – Они посмотрели друг на друга, обменявшись улыбками. Адам невольно повторил слова Евы.
– Порез больше не кровоточит. Сейчас будет немного щипать. – Отложив в сторону безнадежно погубленное фишю, Ева взяла склянку с мазью из зверобоя. Зачерпнув лекарство, она нанесла его на царапину. Ее пальцы замерли, – кожа Адама оказалась удивительно теплой и нежной. «Я касаюсь его кожи», – мелькнуло у нее в голове.
Адам даже не поморщился.
– Леди Булман?
– М-м?
– Почему двое?
Ева замерла, будто пол под ней вдруг исчез, и она повисла в воздухе.
Почему двое мужчин, спросил Адам. Он хотел знать.
А Еве хотелось, чтобы он знал.
– Мне были нужны деньги, чтобы заботиться о семье. А играя на сцене, не наживешь богатства, преподобный Силвейн.
– Почему? – настойчиво, нетерпеливо повторил пастор. В его голосе слышалось волнение, едва ли не отчаяние.