– Садитесь, пожалуйста, преподобный. Вы возвышаетесь надо мной, как башня.
Он медленно обвел глазами кресла, точно решал, которое из них не сломается под ним, и выбрал одно, с высокой спинкой в форме веера и с гнутыми золочеными ножками.
Ева устроилась на канапе. Повернувшись к гостю, она расцепила пальцы и обманчиво небрежным, рассчитанным жестом уронила руки на колени.
Гость и хозяйка встретились взглядами. Они походили на двух дипломатов, представляющих каждый свою державу и готовящихся подписать договор. Следовало бы нанять переводчика, который владеет языком как священников, так и графинь, усмехнулась про себя Ева.
Пастор явно чувствовал себя неуютно в кресле. Он сидел с прямой, как шомпол, спиной, будто опасался прислониться к бархатной спинке, похожей на раскрытый веер. Его скованная поза выдавала напряжение.
– Вы первая, кто заснул на моей проповеди, леди Уэррен.
А вот и первый артиллерийский залп. Любопытно. И что на это ответить?
– О, не сомневаюсь, преподобный. Полагаю, все женщины городка поедают вас глазами, ни одна не хотела бы упустить и минуты из вашего выступления.
Пастор не ответил. Его молчание казалось плотным, почти осязаемым, точно захлопнутая дверь перед носом бродяги, и Ева невольно растерялась.
Боже милостивый… Как это понимать? Красивая женщина сделала ему комплимент. Другой на его месте был бы польщен или по крайней мере заинтригован. Неужели в нем нет ни капли тщеславия? Быть такого не может! Впрочем, гордыня вроде бы – один из смертных грехов? Но мужчина эдакого роста и с такими скулами наверняка грешит самолюбованием.
Ева выдержала паузу, ожидая ответа.
Однако пастор казался невозмутимым, молчание ничуть его не тяготило. Таких, как он, Ева еще не встречала.
– Я прошу прощения за то, что заснула, – немного сбивчиво произнесла она наконец. Впрочем, говорила она искренне. Молчание преподобного вытягивало из нее слова. – Это было по меньшей мере невежливо. Но дело в том, что солнце пригревало вовсю, а я очень устала, и ваш голос… – Она внезапно осеклась, испугавшись признания, которое едва у нее не вырвалось.
– И что же с моим голосом?
Он задал вопрос так мягко, естественно, доверительно… своим бархатным голосом. Еве вдруг захотелось ответить правдиво, принести в дар свою искренность, доставить пастору удовольствие.
Замечательный талант для священника.
Или для соблазнителя.
– Мне нравится ваш голос, – чуть слышно проговорила Ева. Без тени кокетства. Она просто сказала правду.
Эта неожиданная откровенность вызвала у нее чувство незащищенности и легкую обиду, словно признание вырвали силой.