— А ты-то сам? — как всегда, спросил Климов. — Ты один, Тася и сын у матери. Что хорошего?
— Да я-то что, — тоже как всегда, ответил Кошелев. — Дело временное. Помиримся.
И только он хотел всплакнуть, сказать, что жена совсем становится похожей на кулачку-мать, как пришел сосед Ермилов.
— Я на огонек, — сказал Ермилов. — На чашку чая.
Ермилов — журналист местной газеты. Пишет о сельском хозяйстве. По ночам у него стучит машинка.
Ермилов ходил по комнате. Комната мала для его грузного тела. Он остановился, долго смотрел в окно, потом резко повернулся. Приготовьтесь — Ермилов будет философствовать. Смысл жизни. Жизнь и смерть — что-нибудь эдакое глубокое. Да, начинается.
Счастье человеческое недостижимо. Самые несчастные народы — цивилизованные. Дикий же человек, хоть умирал в тридцать лет, хоть всю жизнь тратил на то, чтобы убить мамонта, не думал о счастье и потому уже был счастливее нас. Бедное человечество, год от года оно будет несчастнее, хотя есть и пить будет лучше, и только смерть — единственная его цель, и в этом смысл жизни. Но гораздо страшнее старость. О, старость гораздо страшнее.
Ермилов перевел дыхание, вытер пот с морщинистого лба, с короткой рыхлой шеи. Внезапно обернувшись к старику, он спросил:
— Дедушка, а для чего живет человек?
Старик растерянно улыбнулся, заюлил, заметался в кресле.
— Человек? Живет он… а чтобы… живет он… живет он, — старик засмеялся мелким заискивающим смехом.
Победно взглянул на собеседников Ермилов. Он тяжело дышал. Пот катился по его измятому лицу.
— Великолепно! — воскликнул он. — Великолепно! Вы правильно сделали, Геннадий Васильевич, что взяли его к себе. Мудрость — вот непреходящая ценность мира. Мудрость и доброта. Вот это кольцо доброты, которым мы должны окружить себя, спасет человечество. Если каждый сделает по-настоящему доброе дело для трех-четырех человек, мир будет окружен поясом добра. Он вам чужой человек. Но вы сделали для него доброе дело. Так и должно быть. Я жму вашу руку, — и Ермилов действительно сжал руку Кошелева.
Вскоре он ушел.
Начал собираться и Климов. Кошелев вышел проводить его. У подъезда они остановились.
— Так зачем тебе нужен старик?
— Как зачем? — растерялся Кошелев. — Нет-нет, он мне не нужен. Просто тетка попросила. Она меня вырастила. Да и жалко человека.
— Ты молодец. Я бы так не смог. Ну, отец, мать, я понимаю. Обязанность, долг. А чужой старикан, да еще с очень большим приветом, — я бы не смог. Ты молодец.
— Да брось. Что вы все — доброта, молодец. Какую-то малость сделал, уже молодец. Я иначе не мог. Нужно ведь помогать друг другу.