Они столкнулись лицом к лицу и не обменялись ни словом. К чему говорить, если они и так узнали друг друга? Другие разминулись бы, а затем повернули обратно, гадая, кто же решится сделать первый шаг. А они в едином порыве, с обоюдного согласия, молча ринулись в море, словно в тот миг не было иного средства померяться своими юными силами и, бросая друг другу вызов, все-таки оказаться в одной точке. Они двигались бок о бок, постепенно увеличивая промежуток, но так хорошо рассчитывая его, что это не требовало усилий. Море кренилось к пляжу и одновременно скользило, словно река, между берегами бухты. Юноши то присоединялись к одному из этих движений, то противились ему, следуя различным колебаниям волны, которая, возвращая их к побережью, затем вновь уносила на простор. Наконец, они рассекали ее в обратном направлении, дабы снова приблизиться к берегу и начать отдаляться от него полукругами, вскоре замыкая их и плывя параллельно горизонту морской шири, которую легко увлекали вслед за собой. То ли в них молчало самолюбие, то ли они обладали одинаковой силой, но ни один, невзирая на соревнование в скорости, в которое они вступали с морским течением, не опережал другого, словно им важно было подчеркнуть, что они вовсе не стремятся бороться между собой за дистанцию. Изредка, с невообразимой ловкостью, огибали они большие сети, натянутые рыбаками под водой, и еще старательнее уклонялись от дельфинов, которые набрасывались на пленную добычу, заставая порой врасплох. Затем юноши со смехом начинали все сначала, а под конец, выбившись из сил, выбегали на берег и растягивались в теплом песке, слегка запыхавшиеся и окончательно убежденные в терзающем обоих желании.
Они вернулись еще раз с наступлением темноты и купались уже голыми. Божественная невинность диктовала все их движения. Воздух позднего сентября становился прохладнее, но море окутывало приятной теплотой. Они не заплывали слишком далеко, но вовсе не из страха. Для счастья им достаточно было оставаться вместе, ни на миг не разлучаясь, томно ощущать взаимные касания боков, которым маслянистое спокойствие моря придавало бархатистую мягкость: грести одной рукой, разделяющей толщу воды, другой обхватывая шею, и напряженным органом раздвигать волну, мягко взламывая ее перед собой. Порой они поворачивались друг к другу спиной и, гребя едва заметно, лишь бы удерживаться на поверхности, бесстыдно и будто ненароком демонстрировали свои тела, пока вновь не разворачивались противоположной стороной и поднимались по светлой ложбине, которую луна вычерпывала в морской глади. Внезапно их губы соединились: страсть была настолько сильна, что они чуть не потеряли сознание. Пора было возвращаться на берег. Но им так не терпелось, что, едва коснувшись ногами дна, хотя вода еще доходила до пояса, они не смогли больше сдерживать себя и, не добираясь до берега, стоя удовлетворили желание, которое столь долго отсрочивали: близнец Эндимион обратил лицо к ночному Фебу, истекающему влагой над волнами, и положил начало их любви.