Далекие ветры (Коньяков) - страница 110

«Ну критикуй, — говорю я себе и понимаю, что Андрей сидит в тяжелом оцепенении давно. — Критикуй», — говорю я себе, казнясь и вспоминая его улыбку в ту первую ночь, когда сидела перед ним в тулупе.

Какие мы бываем злые, пошлые, самоуверенные!

«Мне надо уйти, — думаю я, не трогаюсь с места и смотрю на Андрея. — Ведь я ничего, ничего не знаю о нем…»

— Андрей, — говорю я. — Я пришла увидеть твои картины. Юрки нет — я не хотела оставаться дома. В клубе один Саша киноаппарат ремонтирует. И я пришла… увидела тебя таким… Таким… Однажды мне уже хотелось зайти к тебе — я шла мимо вашего дома, у тебя горел свет, — зайти, просто сидеть и молчать. И вот…

Я стояла рядом с Андреем, чуть отклонилась назад, прижалась головой к острому косяку окна.

Андрей медленно посмотрел на меня, не улыбаясь, и я подумала, что губы у него завтра потрескаются.

— Расскажи мне о себе, — говорю я. — Нет… Не о себе, а о том мальчишке, что стоит на снегу…

— Ладно… — Андрей испытующе посмотрел на меня, потом долго улыбался чему-то своему, далекому. — Знаешь, какая у него рубашка под отцовской телогрейкой? Из ситца с крупными цветочками. Товар в деревню никогда не привозили. За ним ходили в сельпо. За десять километров. Отпускали на человека по четыре метра. Чтобы попасть в очередь, спешили к пяти часам утра. Отец не ходил в сельпо за ситцем. «Голова садовая, — говорил он матери. — Долдонишь. А кто работать будет, колхоз держать? Только злыдари полдня на это убивать могут. Ты меня с ними равняешь».

В очередь ходила мать, возвращалась и успевала на работу.

«Издавили всю… Прям не вздохну… Мужики — они сильные, лезут… Которые по два раза успевают…» В семье у мальчишки было пять человек. Три сестры старшие, и ему все за ними приходилось донашивать.

Однажды он пошел за водой к колодцу. Осенью. Встретилась ему девчонка, сделала большие глаза, — это он хорошо запомнил, на всю жизнь, — и ужаснулась:

— Ой… девчачье пальто!..

У нее был противный сморщенный нос. А парнишка был растопша, в таких тонкостях не разбирался. Пальто как пальто, даже не порванное… и вдруг девчачье?

Дома он его сбросил и больше не надел. Мать не настаивала. Она у него чуткая, мать.

Мальчишка стал носить отцовскую телогрейку. Он не огорчался, потому что не был модником.

Я улыбнулась и проследила, как это Андрей сказал, но он говорил без оттенков, будто себе, будто думал.

Андрей тоже отвалился спиной на косяк.

— Потом он учился в институте… Мать ему не могла помогать.

— А потом?

— Потом… После учебы у него остались только академические рисунки, а отправить домой багажом живописные работы денег не хватило… Раздарил все, побросал… А этот единственный… Потом… Он шел однажды по дороге… Выпал снег, и стоял месяц.. Такой, ну… Снега горели. Спала деревня… Его деревня. Был праздник снега, а на душе у него было отчаянье, Он увидел, узнал женщину… Женщину, которую ждал всю жизнь. И той ночью он понимал, что у него никогда не будет ее любви. Ты не знаешь, что это такое…