— Этот кусочек шелка священнее чем твой армейский берет? Или он лучше закрывает голову?
Ури добродушно улыбнулся.
— Когда хоть ненадолго избавляешься от формы, чувствуешь, что действительно в увольнении.
— Этот аргумент твоя девушка понимает лучше, чем я. Вы сегодня виделись, я думаю.
— Да, мы с Эстер встретились, — вызывающе сказал он на иврите. — Немного подизенгофили в парке, а потом я приехал сюда на попутке. Что из этого?
Рабби навострил уши.
— Дизенгофили? Что это значит — дизенгофить?
Ури рассмеялся.
— Этому ивриту тебя не научат в иешиве, Дэвид. Это армейский слэнг. В Тель-Авиве есть большая, широкая улица с кучей кафе, улица Дизенгоф. Ребята просто гуляют там с девушками. Так что подизенгофить значит прошвырнуться со своей девочкой.
— Как ты понимаешь, Дэвид, с матерью не подизенгофишь, — сказала Гитель. — Удивляюсь, что ее отец не настаивал, чтобы ты пошел с ним в шул, а то и к Стене.
— Он приглашал, и я бы пошел, если бы не поехал сюда. Он не ходит к Стене. Он ходит в маленький шул в Квартале[56], мне нравится там.
— Он предпочитает шулы, мой сын. Он становится настоящим раввином. Каждый день он налагает филактерии и молится…
— Ну и что? Ты завязываешь нитку на палец, и это напоминает тебе о чем-то. Так что плохого, если я навязываю один ремешок на руку, а второй на голову?
— О чем это должно тебе напомнить?
Он пожал плечами.
— Не знаю. Например, о том, что когда я один в карауле, может оказаться, что я не один. Есть шанс поймать пулю снайпера или наступить на мину. Не хочется думать, что это только вопрос удачи, что если бы не сделал один лишний шаг, этого не случилось бы. Лучше думать, что существует что-то большее, частью которого я являюсь, и даже моя смерть является его частью. Смотри, все эти штуки, свечи, вино, халы, вся идея шабата — это красиво. Может ли что-то быть красивым и не иметь никакого смысла? Ты сама зажигаешь дома свечи.
— Шабат не религия. Это главный социологический вклад, который мы сделали.
— Не являются ли все религиозные обычаи социологическими вкладами? — мягко сказал рабби.
Гитель склонила голову набок и подумала.
— У твоего мужа любопытный взгляд на вещи, Мириам, — сказала она. Потом повернулась к рабби.
— Может, ты и прав, но даже главное социологическое новшество может со временем стать обычным суеверием. Возьми моего сына…
— Ой, хватит, Гитель, — прервал Ури, — есть и другие темы для разговора, кроме меня. Тебе удалось повидать Сару?
— Я видела ее, и Авнера тоже. Он был в больнице, когда я пришла. И я прямо ему сказала: «Авнер Адуми — сказала я, — если ты хочешь, чтобы твоя жена…»