– Он видел, как она умирала каждый день понемногу еще до того, как он нашел ее мертвой, – возразил Коулман.
Он определенно был уже в подогретом состоянии, хотя еще далеко не пьяным.
Миссис Смит-Питерс, казалось, хотела задать вопрос, но передумала. Он выглядела как расстроенная ирландская девочка.
– Это случилось, когда Рей на несколько часов вышел из дома, – сказала Инес миссис Смит-Питерс.
– Да, и где же он был? – Коулман улыбнулся Антонио, все еще слушавшему серьезно и внимательно, потом повернулся к мистеру Смит-Питерсу, которого захотел вовлечь в разговор. – Он был в доме у соседки. В то утро или день, когда его жена явно страдала, он находился в другом месте.
Рей не мог смотреть ни на кого из сидящих за столом. Но почему-то слова Коулмана больше не причиняли ему такую боль, как на Мальорке, когда они с Коулманом были вдвоем.
– Никаких явных страданий в тот день, – возразил Рей.
– Ты хочешь сказать, не больше, чем в другие дни, – произнес Коулман.
– Эдвард, я уверена, что мы не хотим выслушивать это снова, – запротестовала Инес, постучав по столешнице рукояткой ножа. – Смит-Питерсы наверняка не хотят.
– И в доме никого не оказалось? – тихо спросила миссис Смит-Питерс, вероятно, желая проявить вежливый интерес, но это было ужасно.
– Только горничная, но она ушла в час, убрав после ланча, – доложил Коулман, довольный тем, что у него есть слушатель. – Рей вернулся домой после трех и нашел Пегги в ванной. С перерезанными запястьями. К тому же она захлебнулась.
Даже Антонио чуть поморщился.
– Ужасно! – пробормотала миссис Смит-Питерс.
– Господи боже! – прошептал мистер Смит-Питерс и откашлялся.
– В тот день Рей не пришел домой на ланч, – многозначительно сказал Коулман.
И это тоже не было больно. Рей находился в доме Элизабет Бейард, американки лет двадцати шести, и смотрел ее рисунки, которые были лучше ее картин. Она лишь недавно приехала в деревню, и они с Пегги всего один раз были у нее дома. Она подала ему дюбонне и содовую со льдом, и он в тот день много улыбался и разговаривал, радуясь обществу Элизабет, потому что она была привлекательна, добропорядочна и доброжелательна; хотя вовсе не эти качества требовались, чтобы он получил удовольствие от двух-трех часов, проведенных с нею, потому что он устал от общества американцев и англичан, обосновавшихся в деревне. Он сказал ей: «Пегги все равно, приду я на ланч или нет. Я ее предупредил, что, возможно, не приду». Ланч всегда был холодный, и они могли есть его в любой час, когда им заблагорассудится. Или не есть вовсе. И это была чистая правда, что он находил Элизабет привлекательной, на что и намекал Коулман (на Мальорке Коулман выразился сильнее, но Рей не поддался его напору), и Рей помнил, как в тот день думал, что мог бы, если бы вдруг почувствовал желание, завести с ней роман и скрыть его от Пегги, что Элизабет была бы легкомысленной и нежной и связь с нею стала бы благотворным отдохновением от мистицизма Пегги. Еще Рей знал, что он никогда бы не стал заводить роман. Да и никто бы не стал, имея такую жену, как Пегги, девушку, для которой идеалы были реальностью, нерушимой реальностью, может быть, самой реальной из всех реальностей. К тому же ни на какой роман у него определенно не было сил.