— Завоевания. Видно, вы проиграли. Так чей же дух сломлен, Дамиск Серый Пёс? Когда я напал на ваш отряд у нагорья, ты сбежал. Оставил тех, кто тебя нанял, на произвол судьбы. Сбежал, как сбежал бы трус, сломленный человек. Поэтому теперь ты здесь. Ибо я скован и не могу до тебя добраться. Ты пришёл не для того, чтобы сказать мне слова, но потому, что не можешь от этого удержаться. Хочешь насладиться триумфом, злорадствовать, но пожираешь сам себя изнутри и потому не испытываешь истинного удовлетворения. Но мы оба знаем, что ты придёшь снова. И снова.
— Я, — прохрипел Дамиск, — посоветую своему господину отдать тебя выжившим охотникам за головами. И приду — посмотреть…
— Разумеется, придёшь, Дамиск Серый Пёс.
Нижеземец попятился вверх по лестнице. Свет фонаря бешено заметался по рабской яме.
Карса расхохотался.
В следующий миг крышка люка с грохотом захлопнулась, и вернулась тьма.
Воин-теблор замолчал, затем вновь упёрся стопами в бревно.
Его остановил слабый голос на другом конце траншеи.
— Великан!
Сказано было по-сунидски, но голос принадлежал ребёнку.
— Мне нечего тебе сказать, нижеземец, — прорычал Карса.
— А мне и не нужно ничего говорить. Я чувствую, что ты тормошишь это Худово бревно. Ты преуспеешь в том, что начал?
— Я ничего не начал.
— Ну и ладно. Значит, показалось. Мы тут умираем — все остальные. Смертью ужасной и крайне унизительной.
— Видно, вы совершили великие проступки…
Ответный смех сорвался в хриплый кашель.
— Вот уж да, великан. Воистину так. Мы не приняли владычества малазанцев, поэтому не сдали оружие, а скрылись в холмах и лесах. Совершали набеги, устраивали засады, беспокоили их как могли. Отлично веселились. Пока эти ублюдки нас не изловили.
— Ты был беспечен.
— Вы втроём с горсткой треклятых собак напали на целый город! И это меня ты зовёшь беспечным? Что ж, тогда уж можно сказать, что мы оба такие, раз здесь оказались.
Карса поморщился, ибо в этих словах была правда.
— Что тебе нужно, нижеземец?
— Твоя сила. Нас, живых, тут ещё четверо, хотя лишь я ещё не потерял сознания… и почти не утратил ясности мысли. Настолько, чтобы понимать всю унизительность своего положения.
— Слишком много болтаешь.
— Это ненадолго, уверяю тебя. Можешь ты поднять это бревно, великан? Или провернуть его несколько раз?
Карса довольно долго молчал.
— Какой в этом прок?
— Укоротятся цепи.
— Мне незачем укорачивать их.
— Лишь на время.
— Зачем?
— Проверни это треклятое бревно, великан. Тогда наши цепи намотаются на него. И с последним поворотом затянут нас вниз. И мы захлебнёмся.
— Хочешь, чтобы я тебя убил?