Чтобы нас не задержали, мы «огородами» выбрались с участка и втроем отправились на ту сторону.
— Данила, а у тебя есть какие-то версии убийства? — светски поинтересовалась Оля.
— Я не люблю произносить слова, в смысле которых не уверен, — жестко отреагировал молодой человек.
«Вот зануда, — подумала я, — по-человечески не умеет разговаривать».
— Что же, ты совсем об этом не думаешь? — удивилась я.
— Я думаю о Руфе. Ей сейчас хуже всех. И очень на вас надеюсь, девочки, поддержите ее и отвлеките.
— Хорошо, — быстро согласились мы.
Прямолинейное молодое восприятие жизни не давало возможности проникать в тонкие перипетии чувств взрослых. От недомолвок Данилы всегда оставалось какое-то недоуменное раздражение. Углубляться в скрытый смысл его слов не хотелось, и дальше мы шли молча.
На актерской территории было тихо и печально. Все скрылись в своих убежищах. Ни единого звука не доносилось из-за высоких заборов. Я впервые присутствовала на столь горестном событии. Скорбные лица, медленно скользящие фигуры и ничего не значащие редкие междометия — вот какая картинка предстала предо мной, когда я вошла в дом.
Не очень понимая, что делать в такой ситуации, я вопросительно посмотрела на Данилу.
— Иди наверх, Руфа там, — скомандовал он.
Я на цыпочках поднялась на второй этаж. Руфа сидела за туалетным столиком и напевала веселые опереточные куплетики. Она не переставала меня удивлять своим поведением.
— Посиди со мной, — сказала она и стала очень медленно и тщательно накладывать грим, потом причесывать волосы. Стояла оглушительная тишина, и только одинокий металлический звук расчески рассекал ее. Я зачарованно наблюдала за дрожащими руками старой дамы.
Сделав последние штрихи, Руфина внимательно посмотрела на свое отражение в зеркале:
— Ну вот я и стала старой.
— Почему вы так решили?
Я была крайне удивлена ее выводом. Мне казалось, что моя знакомая уже давно не молода, и это открытие меня лично совершенно не поразило.
— Потому что женщина молода до тех пор, пока есть хоть один мужчина, который помнит ее молодой.
— Понятно, — кивнула я.
Вряд ли философские рассуждения Руфины могли тогда затронуть мой молодой незрелый ум. Мне просто очень нравилось созерцать все эти странные превращения.
— Надо идти, это мой последний выход. Хочется произвести должное впечатление. Как ты считаешь, у меня получится?
— Конечно. А почему последний?
— Вырастешь — поймешь. Там много народу?
— Когда я поднималась, было немного, но, судя по шуму, сейчас уже все собрались.
— Ну пошли.
Руфа еще раз очень внимательно осмотрела себя, поцеловала медальон и с правой нога, высоко подняв голову, ступила за дверь.