Вскоре к кромке воды подошел монах и стал наблюдать, как удаляются солдаты, как корабль поднимает паруса и снимается с якоря.
Брат Бернардино де Сигуэнса решительно отказался оставаться в составе экспедиции, совершившей одно из самых печально известных деяний в испанской истории. Когда же он наконец остался в одиночестве, гордо выпрямившись во весь свой маленький рост, словно живое воплощение всех тех, кому всегда претили подобные действия, Сьенфуэгос покинул свое укрытие и молча встал рядом с ним.
— Добрый день, сын мой! — произнес священник, не оборачиваясь. — Я рад, что не один здесь.
— Какая разница, один или вдвоем, — невесело усмехнулся канарец, — если мы все равно ничего не можем поделать с этими канальями.
— Но мы можем бороться, — возразил монашек. — Бороться за справедливость.
— За какую справедливость, святой отец? Здесь нет никакой справедливости, кроме той, что устанавливает сам губернатор.
— Нет, сын мой, вовсе нет! — теперь голос францисканца звучал совсем не так, как обычно. — Настоящая справедливость всегда существует, независимо от законов, провозглашенных людьми вроде Овандо. Она — в сердцах людей, которые верят в то, что все люди равны; и она победит, как победила вера Христова, несмотря на все преследования. Ей можно навредить, но ее не убьешь.
— И как вы собираетесь за нее бороться?
— Вернусь в Санто-Доминго и попытаюсь предотвратить казнь этой женщины. Кто-нибудь меня да послушает.
— Кто?
— Мои братья, мои покровители; все те, кто, как и я, верит, что мы призваны не вешать тела, а спасать души.
— Вы полагаете, они посмеют пойти против Овандо?
— Этого я не знаю, — честно признался монах. — Но точно никогда не узнаю, если не попытаюсь.
Канарец опустился на корточки и стал чертить веткой узоры на песке, глядя как паруса корабля надуваются ветром, и он медленно удаляется на запад, чтобы, обогнув западную оконечность острова, взять курс на восток, в столицу.
— Когда они выйдут в открытое море, то попадут под встречный ветер, — произнес он наконец. — Если у вас здоровые ноги, мы сможем успеть добраться до Санто-Доминго раньше.
— Мои ноги столь же здоровы, как и твои, сын мой, — сухо ответил монах. — И даже если бы они подкосились, Господь вдохнет в меня силы, чтобы я мог идти дальше. Единственное, что мне нужно — это кусок веревки.
— Веревки? — удивился Сьенфуэгос. — Зачем вам веревка?
Тот не ответил, лишь оторвал кусок лианы, обвивавшей ствол ближайшего дерева, и, подобрав выше колен подол белой рясы, подвязал ее лианой вместо пояса, что придало ему довольно-таки комичный вид: две тонкие ноги, похожие на палочки, огромные черные сапоги из сыромятной кожи и нечто, свивающее спереди, отдаленно напоминающее фартук.