— Наберись терпения, — посоветовал канарец.
— Терпения? В моем возрасте? — криво усмехнулся Писарро. — В мои года мне следовало быть по меньшей мере капитаном, если я действительно хочу чего-то добиться, а я до сих пор не могу назвать себя даже настоящим солдатом. У меня даже шпаги нет! Только тряпка, которой я протираю столы.
— Охеда — капитан, и шпага у него есть, но его жилище еще хуже твоего, — заметил Сьенфуэгос.
— Но он может гордиться своим именем, этого у него никто не отнимет. Он принадлежит к древнему, знатному и славному роду, — покачал головой Писарро. — Весьма почтенному роду. Я тоже сын аристократа, только незаконнорожденный.
— Это не твоя вина.
— Нет, конечно. Разумеется, я не виноват в том, что я незаконнорожденный. Но моя вина в том, что я до сих пор не научился читать и писать.
— Ну, этому никогда не поздно научиться.
— Этому, может быть, и не поздно, а вот почета и славы мне уже не добиться, — он цокнул языком, словно подшучивая над самим собой. — Вот надо же было такому случиться, что стоило мне взойти на корабль первооткрывателя Нового Света, как меня угораздило подхватить эту чертову лихорадку!
— Не знаю, насколько тебя утешат мои слова, — заметил Сьенфуэгос, — но судя по моему личному опыту, слава достается не тем, кто за ней гонится, и даже не тем, кто ее действительно заслуживает, а тем, кого она сама пожелает выбрать. В конце концов, она ведь тоже женщина.
— Быть может, оно и так, но это не значит, что я должен опускать руки, — ответил Писарро. — Там, откуда я прибыл, родные братья задирали передо мной носы. Они только и знали, что похвалялись своим высоким происхождением и богатством, а я должен был кланяться им, потому что я — всего лишь сын судомойки. А значит, для меня единственный способ доказать, что я ничем не хуже их — это добиться богатства и славы, пусть даже мне придется для этого порвать все жилы.
— Думаю, тебе не стоит так уж осуждать своих родителей, — пожал плечами Сьенфуэгос, давая понять, что беспокоиться не о чем. — Ведь если бы они не согрешили, тебя бы вообще не было на свете. Лучше быть сыном кабальеро и судомойки, чем вообще не родиться. Поверь, я знаю, что говорю: моя мать была полудикой пастушкой, а отец — владельцем острова Гомеры. Я такой же бастард, как и ты, и до недавнего времени тоже был неграмотным.
— Очередное утешение для дураков.
— Не думаю, что дураки так уж нуждаются в утешении, — заметил канарец. — Даже те, у кого для этого есть причины.
Писарро, конечно, дураком не был; хотя, с другой стороны, те, кто постоянно ждет, чтобы их утешали в горестях и защищали от несправедливости, редко становятся завоевателями империй, а Франсиско Писарро, вне всяких сомнений, твердо решил чего-то добиться в Новом Свете, где сотни таких же несчастных мечтали сколотить состояние — единственный путь выбиться в люди для тех, кого Бог в избытке наделил отвагой и при этом обделил совестью.