— Жизнь уже не раз давала мне понять, что любовь к власти обычно оказывается сильнее любви к Богу, даже у тех, кто проявлял недюжинное рвение в вопросах веры. С каждым днем я все больше склоняюсь к мысли, что вера — это цветок, который вянет на вершине власти.
— Ты мог бы стать просто замечательным францисканцем, — устало кивнул де Сигуэнса. — Но ты прав, мне и самому больно видеть, как триумф в этой жизни губит людские души для жизни вечной. Я умолял своих покровителей защитить Анакаону, но чем выше я поднимался по иерархической лестнице, тем больше встречал равнодушия. Если для обычного, рядового священника эта казнь — чудовищное преступление, то для приора — просто свершение правосудия, — тяжело вздохнул он. — Неужели взгляды на мир так меняются вместе с цветом облачения?
— Я ничего не понимаю в облачениях, — признался канарец. — И сильно подозреваю, что большинство людей тоже. Я чувствую себя гораздо уютнее среди лесных тварей и хотел бы к ним вернуться как можно скорее. Что тут скажешь, если даже сама Золотой Цветок предпочитает умереть, нежели платить за свободу?
— Не знаю, что там думает Золотой Цветок, — ответил монах. — Но что касается меня, я не собираюсь долго ждать.
Действительно, уже на следующее утро неприлично громким голосом, совершенно неожиданным для столь тщедушного тела, монах принялся яростно обличать с амвона всех тех, кто позволяет себе злоупотреблять властью и оскорблять своим поведением Всевышнего, играя жизнями сотен соотечественников, а в особенности вице-короля Индий.
Недоверчивый ропот побежал по церковным скамьям, а какой-то капитан тут же вскочил и крикнул, что все это — наглая ложь, однако разъяренный брат Бернардино ответил ему яростной отповедью, и посрамленному капитану пришлось смущенно опуститься на место.
К полудню уже весь город гудел, как осиное гнездо: хотя вице-король оставил о себе далеко не лучшие воспоминания как о правителе острова, да и вообще не внушал особой симпатии, но все же большинство жителей города понимали, что должны быть ему благодарны, и что он, вне всяких сомнений, один из выдающихся людей своего времени, а уже поэтому бесспорно заслуживает уважения даже злейших своих врагов.
В любом случае, эти сто человек — неизвестно, правда, сколько из них осталось в живых за год страданий и бедствий — не были виноваты в политическом соперничестве между Колумбом и братом Николасом де Овандо.
У многих членов экипажей четырех кораблей остались в Санто-Доминго родные или друзья. Теперь горожане вышли на улицы, чтобы выразить возмущение действиям губернатора, а тот, проклиная последними словами бывшего однокашника и советчика, немедленно вызвал военного советника — надменного и чопорного капитана Кастрехе, руководившего операцией по захвату принцессы Анакаоны — и потребовал подробного отчета о сложившейся в городе щекотливой ситуации и возможных ее последствиях.