Он всей ладонью ее щеку обхватил.
- И не думал, даже. Вообще такого варианта не просчитывал, как есть, говорю, - наклонился, еще больше сблизив их лица. - Но сейчас так тошно внутри, Танюша. Охренеть как, просто. И за тебя больно. И… Будто пуля в грудине. И ноет… Наш малой… Это было бы круто. Бл…ин!
Сжал ее так, что «ребра захрустели». Но Таня даже не пикнула, слишком оглушенная, пришибленная его словами. Он же опять откинулся на спинку скамейки, ее себе на грудь уложил, и запрокинул голову, рассматривая небо.
- Будет, Танечка. Все будет еще. Вот, как есть говорю. Хочешь - будет! Сейчас тебя подлатаем. Домой вернемся…
Она рассмеялась почему-то. И на душе от его слов - вдруг легко-легко, и горячо, несмотря на опустошение, хоть и осталась боль.
- Мне теперь полгода лечиться, Виталь. Анализы сдавать. И гормоны пить придется. Я еще, может, толстая стану. Противная. - Он фыркнул. - Да, да, учти, - шмыгнула Таня носом. - И нервная, истерики тебе закатывать стану, - «обрисовала перспективы» своего лечения.
А глаза снова печет от слез, только не хочет его волновать сильнее.
- Истерить станешь? Больше чем сейчас? - Виталя глянул на нее сверху вниз и так заломил бровь, с такой дурашливостью, что саму потянуло рассмеяться.
Как когда-то, пару месяцев назад всего лишь… А кажется, полжизни прошло.
И хоть видела тени в его глазах, понимала, что и ему так же больно - ценила за это еще сильнее. Поняла вдруг, за этот день, что самое главное для нее - пусть хоть с ним все в порядке будет. Чтобы с ней рядом, и невредимый. Не хватало ее еще и на то, чтобы об остальном переживать сейчас и голову ломать. Вцепилась в него руками, прижалась губами к шее.
- Вполне вероятно, - не разочаровала Таня его ожидания. - Стану посуду швырять, сломаю твою кофеварку… - протянула мечтательно.
- Лады, Танюш, гуляй, на все! Я к сведению принял. Предупрежден, значит, вооружен. Но, говорил же когда-то - не спугнуть меня трудностями, - подмигнул Виталя ей. Выдохнул. - Ты, главное, глупостями меньше голову себе забивай, свет мой ясный, - приказал вдруг, практически.
И впервые за вечер прижался ртом к ее губам. Поцеловал жадно и нежно одновременно. Будто опасался чуть сильнее надавить, боль причинить, но и сдерживался кое-как. И не целовать не мог. Обхватил затылок руками, зарылся в волосы таким родным уже жестом, прикосновением.
Прошелся по ее губам, по щекам, целуя даже глаза, коротко, жарко, так, что она сразу поняла, как он скучал по ней, как нуждался хоть в таком контакте. Опять к губам вернулся. И тут замер. Вроде и целует, и не шевелится почти, просто касается. Просто дышит ею. И Таня им дышит.