— Ну, все. Мам, ты извини, но мне идти надо. Знаешь, занятия… — врать я не любила, особенно маме, но ей не стоит знать, что я на больничном. Она будет волноваться, а мне этого не хотелось.
— Да-да, конечно, я все понимаю. Мы будем ждать тебя, — вздохнула она.
— Все, пока. Целую, — улыбнулась, и нажала на кнопку отбоя. Не было у меня желания слушать её прощальные слова.
— Ничего не хочешь рассказать? — тут же мрачно поинтересовался Сомаров.
— А должна? — вопросительно приподняла брови.
— Ты не планируешь ехать к семье на Новый год? — я поежилась. Все-то он понимает.
— Я не знаю. Тебе-то что? Только не говори, что тебе интересно, — скорчила гримасу.
— Я просто пытаюсь тебя понять. Тебя и твою жизнь, — серьезно проговорил Сомаров, заставив меня внимательно посмотреть на него.
— Зачем? — его слова вызывали у меня лишь недоумение.
— Мне так хочется, — пожал он плечами. Я продолжала сверлить его взглядом, не зная, что ответить. — Еще увидимся, Алина, — вздохнул Сомаров, и, отпустив меня, развернулся и пошел на выход.
Я провожала его взглядом до тех пор, пока он не скрылся из виду. Потом так же вздохнула и зашла обратно в комнату. Мои сожительницы даже никак не отреагировали на мое появление. Кажется, мое общение с Сомаровым их больше не волновало. Мне раньше казалось, что ничего не сможет их изменить. А потому я невольно задавалась вопросом — что он с ними сделал?!
* * *
Едва он вышел из общежития, в его руках появились сигарета и зажигалка, и уже через мгновение он закурил, глядя куда-то вдаль.
И мысленно выругался.
Он и не сомневался, что эта правильная девчонка будет еще больше его презирать и сторониться, когда узнает, что он сделал с её сожительницами.
Жалел ли он о сделанном? Нет. Это был хороший урок для них. Да и не привык он кому бы то ни было позволять менять его правила без расплаты. Они сами виноваты, что ума не хватило не лезть туда, куда не надо.
Докурив сигарету, он выбросил окурок в урну и отправился к своему мотоциклу.
Проводя ладонью по холодному металлу, он вздохнул и сжал пальцами переносицу.
Он продержался всего три дня. Три.
Он еще раз мысленно выругался.
Ему вспомнился разговор с Лехой. Тот, праведник хренов, все настаивает на том, чтобы он оставил Алину Калинову в покое, и забыл про спор. И в то же время насмехается. Насмехается, потому что видит, что с ним происходит. И знает, что у него внутри.
А вот откуда он всегда знает, что у него на душе — он уже давно не пытается понять. Порой ему просто кажется, что его друг — эмпат.
Кирилл сделал глубокий вдох и выдох.