Сквозь окуляры Генрих оглядел комнату. Ничего необычного, стандартный набор состоятельного клиента - лечебные нити в обивке кресла (как у коллеги Штрангля), подложка с искрами на столе, насечки на оконной раме и подоконнике, чтобы летом защитить от пыли и мошкары.
Зато при взгляде на Сельму становилось не по себе. В ее янтарных глазах таились темные проблески, а по лицу пробегали тени.
Тикали часы на стене.
'Фаворитка' присела рядом с хронистом и вложила что-то ему в ладонь. Генрих присмотрелся - это была старинная монета из серебра, истекавшая светом, как раздавленный плод истекает соком.
Старческая рука с пигментными пятнами судорожно сжалась в кулак. Чернильный 'сок' проступил сквозь пальцы. Хронист мучительно застонал, словно ему приснился кошмар. Сельма встала, отошла на пару шагов.
- Это денарий времен франкских завоеваний. Точная копия того, что был у Ротхайды, и обработан похожим образом. За тысячу лет, как видишь, он весь пропитался светом. Идеальный символический инструмент, концентрированное выражение времени, силы и платы за перемены.
Генрих хмуро взглянул на нее. С удавкой на шее он плохо соображал. 'Фаворитка' поняла его правильно. Сказала с усмешкой:
- Проще говоря, помогает аккуратнее направить поток. Прицелиться, если угодно. Как мушка на твоем револьвере.
Чернильные искры - на кресле, на столе, в кулаке у спящего - замерцали ярче и беспокойнее. Сельма выставила руки перед собой - каким-то очень будничным, совсем не драматическим жестом, будто приняла невидимый поднос на ладони. Тихо произнесла:
- Первый подскажет.
Пол в комнате дрогнул. В графине на тумбочке удивленно звякнула пробка.
- Второй откроет.
Люстра закачалась под потолком, по стенам метнулись тени. С паркетным полом происходила метаморфоза - он становился полупрозрачным, но под ногами почему-то открывались не интерьеры нижнего этажа, а клубящиеся глубины.
- Третий поймет.
Комнату заполнил рокот тяжелых волн. Генриху показалось, что он стоит на огромной льдине, под которой на дне проснулся вулкан. Чернильная лава стремительно поднималась к поверхности, по льду побежали трещины.
Это было дикое, невозможное зрелище. Глаза обжигало болью. Не в силах больше терпеть, Генрих сорвал очки.
Комната снова стала обычной, но пол продолжал подрагивать, стекла тоненько дребезжали. Штормовой рокот звучал теперь приглушенно, будто издалека.
Сельма резко развела руки, повернула их ладонями вниз.
- Четвертый запишет.
Старик захрипел, его тело выгнулось. Рот жутко осклабился, по щеке потекла слюна. Глаза раскрылись и мертво уставились в потолок. Люстра, словно не выдержав его взгляда, погасла с тихим щелчком.