Он доложил о своих опасениях Кошкину, но тот только рассмеялся в ответ:
– Какой бес в тебя вселился? Ушли калики перехожие, нет их, забудь!
Когда все уселись вокруг костра завтракать, Алексей только лепёшку съел да сытом её запил. Воины же ложками работали споро. На свежем воздухе да после физических нагрузок отсутствием аппетита никто не страдал. Да и следующий горячий обед только вечером будет – в дозоре харчились сухарями и салом.
– Ты чего не ешь, заболел, поди? – обеспокоился Прохор – он часто дозором ходил вместе с Алексеем.
– И тебе не советую, – шепнул ему на ухо Алексей.
Однако Прохор то ли не расслышал его, то ли решил, что сказанное Алексеем – пустое, но он продолжил завтрак.
Когда котёл опустел, стали седлать лошадей, готовясь к выходу в дозор. Но тут зевнул один, потом – другой…
– Что-то спать охота, прямо сил нет.
А один из воинов так и вовсе улёгся едва ли не под копыта лошади.
Кошкин, бывший на заставе старшим, забеспокоился и подозвал Алексея:
– Не пойму я, что с воинами творится?
– Сонного порошка нищий в котёл с кулешом подсыпал, вот чего! Предупреждал же я тебя, не нравятся мне эти нищие!
– Что теперь делать? – схватился за голову Кошкин. Он был явно растерян – его беспечность могла обернуться бедой. Воинов могли не только усыпить – их могли вырезать спящими. Да и не сонным порошком это снадобье могло оказаться, а смертельным ядом. Хотя яд, по некоторым признакам, действовал иначе.
– Я не лекарь, однако попробуй вот что. Дай каждому, кто ел, выпить побольше воды – и пальцы в рот поглубже, чтобы вырвало его. Желудок освободить надо, чтобы всосалось не всё.
Алексей кинулся к лошади.
– А ты куда?
– Попробую нищего догнать!
Направление, куда ушла парочка «нищих», Алексей засёк. Пешие, они не могли уйти далеко.
Алексей сразу пустил лошадь галопом.
Четверть часа скачки – и впереди показались две фигуры. На стук копыт оба обернулись одновременно.
Алексей подскакал к ним и в ярости потянул на себя поводья, подняв лошадь на дыбы:
– Ты что же, собака, делаешь? Так ты на гостеприимство отвечаешь? Мы же тебя не обидели ничем, хлебом-солью делились!
Преломить хлеб и откушать его считалось неким договором, пактом о ненападении.
В сердцах Алексей хлестнул старика плетью:
– Что подсыпал в котёл? Говори, не то на месте порешу!
Бить старика плетью было неуместно, зазорно. Но нищий вёл себя подло, как враг, а врага жалеть нельзя.
– Напраслину возводишь на меня, воин. Ни сном, ни духом не ведаю я, в чём ты меня упрекаешь! Не виноват я!
А сам голову вниз опустил.
– Ну-ка, дай свою суму…