— И все равно просил, — хмыкнул я.
— Да! Своя жизнь всегда дорога! — резко ответил бармен. — Особенно, когда ее намериваются абы как загубить, ни за что-то, а за какие-то там деньги! Обидно, понимаешь?! Лезть с гранатой под вражеский танк — одно. Или, скажем, идти добровольцем на Станцию разбирать и засыпать реактор — это тоже дело, ради которого жалко, но можно погибнуть. Потому что во благо! А это что?! Просто так из-за крыши, которая мне с тобой ни в лоб, ни полбу не нужна?! Из-за валюты вшивой кровью умываться?!
— Умылся тогда, — тихо проворчал я. — Оба умылись. И своей, и их. И бар весь твой умыли. Спасибо еще, не стал просить помогать тебе с телами, а то я бы тебя к черту послал.
Я потушил сигарету в пепельнице, полнившейся ночными окурками, и закурил новую. Разговор, хоть и неприятный, был еще не окончен, а я не привык останавливаться на полпути.
— Как вспомню, так вздрогну, — бармен как-то неловко почесал бок и скривился.
Тот вечер на всех оставил борозды. Благо, Лиса не задело, хотя именно он прокусил руку с пистолетом, направленным в сторону Пасюка. Я прекрасно помнил рык пса, треск выстрела, крик бармена и свое хриплое дыхание, когда я, выжигая из тела все силы, творил невозможное. Мы с псом за четыре секунды уложили шестерых бандитов. Всех шестерых замертво. И сами чуть не полегли рядом. Бармен — с дырой в боку, я — с колотой раной в груди.
Было. И драки были. И еще раны, которые остаются на теле уродливыми отметинами человеческой глупости. Всегда так — сначала сделаешь, потом удивляешься и думаешь: а стоило ли?
— Я долго еще потом пол оттирал, — медленно проговорил Пасюк. — Мне все казалось, он грязный. Ты тогда ушел, шатаясь, сказал, что тебе врач нужен. А я вот совсем забыл, что меня тоже задело, взял швабру и тер пол, одно ведро воды сменил, второе, а пол все грязный. И все пахнет кровью. И смертью, — он понизил голос до шепота. — Смерть пахнет по-особенному. Я слышал байки от ходоков, странников и юродивых, они все как один говорят, что в Припяти запах особый. Смерти и призраков. Я все смеялся. Да какие призраки в Припяти?! Какая смерть?! Запах у смерти разве что тухлятины! Но потом понял — не врали они. И вовсе не дурочками были, это я дурачок. Я все тер пол, а на нем все новая кровь. И запах. Чуть погодя я в себя пришел, понял, что это уже моя кровь… Чуть не помер, короче, от шока, идиот. Не привык я вот как ты…
— А, думаешь, я привык убивать?! — мой голос неожиданно зазвенел негодованием. — Это ты меня научил убивать! Это у тебя под крылом я отнял первую человеческую жизнь. И вторую. Никогда! Слышишь?! Никогда я не убивал раньше. Только дарил жизни. А тебя бросился спасать. И после этого ты неуверенно бормочешь, что жалеешь, будто не друг мне! Друзья тоже разные бывают, дружба не всегда в словах и смехе, ты, старая баровая крыса! Дружба, так же как и любовь, она в поступках, понял?! И вообще, шел бы ты к черту со всем этим! Шрам у меня на шее — с детства. Я тогда мальчишкой был, когда в лесу на кабаниху налетел! Здасьте, приятная встреча! А у меня защитники — собака и нож отцовский, только что дареный дедом моим покойным в тот же день убитым бандитами. Думаешь, из схватки с кабанихой целым выйти можно?