— Оттуда, — загадочно усмехнулся хозяин дома, жестом указывая на кресло напротив себя.
— Как псы сторожевые, — я все никак не мог отвести от странных женщин глаз. Слабость медленно отступала, в голове прояснялось, но все же стоять было еще трудно и я сел.
— Будь моим гостем? — Лысый фальшиво улыбнулся. — Я бы предложил тебе чего-нибудь выпить, да нельзя. Со стимуляторами, что я вколол тебе, лучше не шутить, как бы боком не вышло. Только если соку.
— Давай-ка о деле, — хмуро прервал я излияния хозяина. — Некогда мне с тобой тут прохлаждаться. Скажи, зачем притащил сюда, а потом я пойду и прибью твоего Сема, чтобы впредь животных не трогал.
— Думал, — Лысый аж весь сморщился, — ты захочешь побольше узнать о призраках.
— У меня в жизни своих теней хватает, — равнодушно отозвался я. — Не хочу лезть в чужие дела. Кроме того, я тороплюсь…
— Ах да, тебе надо еще тех детей проверить! Ты, глупый и напыщенный идеалист! Нет, ты просто дурак, и всегда им был. Это же надо, отдал Олесе все заемные деньги! Скажу тебе честно, надо было быть полным глупцом, чтобы после того, что ты для меня сделал, просить деньги в долг! Да я тебе тогда все бы отдал…
— Знаешь, — прервал я оскорбительную речь Лысого, — я не люблю просто так что-то брать у других. Свой долг я верну. Благодаря тем деньгам, между прочим, Вовка уехала отсюда в Питер… Тут какая жизнь для молодой девки? Как вон те бабы воду на коромыслах таскать? Или трястись от холода в жалких облупленных хибарах? А может, в кабаках по ночам подрабатывать? А она теперь живет как нормальный человек, учится в институте…
С тем, как я говорил, губы Лысого все больше растягивались в неприятной ухмылке, словно ему были смешны мои рассуждения или словно… он знал что-то, чего не знал я.
— А замуж там выйдет? — невинно поинтересовался Лысый, не переставая ехидно улыбаться.
Я молча смотрел на него, пытаясь понять, что же скрывается за чванливым самодовольством, а Лысый тем временем продолжал:
— Вот не пойму я, почему ты ее все Вовкой зовешь. У девчонки совершенно другое имя. Женское, если можно так выразиться.
— Это из детства, — медленно проговорил я. — Она не хотела нам ни чем уступать.
…Вспомнилась худощавая, босоногая Вовка, коротко стриженная матерью после тяжелой болезни. И зачем она ее постригла? Наверное, боялась вшей. Девочка была такая костлявая, что все ее дразнили мальчишкой, а она знай себе радовалась и раздавала тумаки обидчикам. И гордо мне так говорила: все мальчишки меня бояться. Настоящее ее имя было Олеся, но девочка его ненавидела. И одевалась всегда как мальчуган, мать со скандалом напяливала на нее по воскресеньям сарафан, завязывала голову и тонкие плечи черным платком, чтобы в церковь идти. Я вспомнил, как мы корчили друг другу рожи в то время как дородный, и казавшийся нам просто таки необхватным батюшка читал наискучнейшие проповеди. Как дядька Макар сек нас прутом за хулиганство и как она, прикусывая губы, терпела, не уронив ни одной слезы. Она всегда была целенаправленна, резка и быстра в принятии решений. Никогда не сдавалась и не привыкла идти на уступки или отступать…