— Ты как поправишься, уйдешь?
— Да.
— А куда?
— Твой отец посоветовал мне идти как можно дальше от людей, к востоку от Станции, в сторону водохранилища.
— Там страшно и никто тебе не поможет! Ты же ранен, я слышала, за тобой Саркисов охотится.
— Да нет.
— Отец сказал, что да!
— Он за мной не охотится, но обязательно пойдет по моим следам.
— Как так?
— Не важно.
— Возьми меня с собой!
— Зачем, Даша?
— Я хочу встретиться с Саркисовым.
— Он и так сюда придет, зачем тебе еще куда-то уходить?
— Здесь отец. А там, когда он найдет тебя и убьет… он же не сможет бросить девушку одну.
— Ах, вот в чем дело.
— Только отцу не говори!
— Саркисову, на вскидку, лет сорок, тебе не больше восемнадцати. Зачем он тебе?
— Я очень давно его знаю! Он настоящий мужчина, только о таких мечтают женщины.
— Пожалуй, это не мое дело.
— Ты возьмешь меня с собой?
— Нет.
Она резко поднялась, одарив меня злым взглядом серых глаз, сморщила аккуратный носик, отвернулась и выскочила из избы.
Я сидел на крылечке. Второй день моего пребывания у батюшки Ефрема подходил к концу, припекавшее весь день солнце понемногу сдавалось, опускаясь все ниже к лесу. Я наблюдал за тем, как раздетый по пояс бородач, чье крепкое мускулистое тело блестит от капель пота, равнодушно и монотонно колет дрова. Он неторопливо поднимал колун, потом с чувством обрушивал его на здоровый еловый чурбак, потом снова поднимал его и снова обрушивал. Я наблюдал за тем, как под загорелой кожей на руках и спине перекатываются мышцы.
Этот серьезный угрюмец смотрелся особенно колоритно на фоне старой кирпичной церкви. Звонница развалилась, осыпавшись к подножию бесформенной кучей кирпича, казалось, ее верхушку срезало огромным снарядом. Над крышей купола кружило несколько ворон.
Церквушка была маленькая, но, судя по остовам домов вокруг, когда-то здесь была большое и богатое село. Теперь устоял только один дом.
— Был пожар, — сказала мне Даша, усаживаясь рядом на солнце и вытирая руки о посеревшее полотенце. — Давно уже, вишь, все подлеском заросло. Я маленькой была. Вокруг все пылало, жуть. И гром грохотал. Отец говорил, это нас Бог покарал за прегрешения. Потом люди ушли. Те, кто выжил. Сказали, место это проклято и Богом и Дьяволом. Отец кричал на них, обвинял их…
Нам пришлось хоронить… то, что от людей осталось. И маму в том пожаре похоронили, — она тяжело вздохнула. — В доме, который ближе всего к церкви был, хозяева три газовых баллона держали, вроде как богатые, на зиму запаслись… такой ужасный взрыв был, от него колокольня осыпалась. Теперь некому восстановить, да и не надо. Сюда редко приходят, детей крестить или обвенчаться, а так… кому теперь нужно грехи отпускать, все люди больше о выживании заботятся, Бог стал не нужен.