Пасторальную картинку нашей прогулки немного смазывает молниеносный бросок кинжала — Герад не собирается приходить к друиду с пустыми руками. Серого зайчишку жаль до слез, но я все же нахожу в себе силы подойти к зацветающему кусту мальвикии, и подобрать тушку. Передаю ее парню, и он лишь кивает в знак благодарности.
— Я буду ждать вас здесь, леди.
У капища два лица, как две стороны монеты, как люди и звери делятся надвое. Я забираю у Сабии корзинку и ступаю на женскую тропку. Никто из девиц не смотрел в лицо идолам на мужской стороне. Никто кроме меня. Это ощущение, не полноценное воспоминание, но я ему верю.
Сабия сотворяет знак отгоняющий зло и шепчет, морща курносый носик:
— Не пойду, и так друид мне трепку задал в прошлый раз, — служанка наморщила свой курносый носик.
Тропинка вывела на широкую поляну, заполненную цветущими не ко времени растениями. Идолы, вытесанные из исполинских бревен, возвышались надо мной, но не давили. Они были похожи, грубо вытесанные лица, что мужчины, что женщины. Только один выделялся — иссушенный, горелый столб-исполин опасно накренился. Равно одарив каждого цветами, я положила орешник у мертвого идола.
В центре поляны нашлась спелая земляника, она пахла так ароматно, что я присела рядом. Есть ее нельзя, всегда так говорят. Но разве можно отказать себе в запретном удовольствии?
— Ты долго шла, — старик в небеленой хламиде, подпоясанной богатым поясом, смотрел на меня сердито и укоризненно. А ведь вощеная дощечка осталась у Сабии. Я прячу руки за спину и улыбаюсь перепачканными в соке ягод губами.
— Какова дорога, таков и путь, — отвратительный, каркающий голос был ему ответом. Прикрываю рот ладонью, я говорю?! К Проклятым Духам, пусть голос хоть как леший хрипит, лишь бы говорить!
— Или громко думаешь, — скрипуче рассмеялся друид. — Это место озарено божественной силой, здесь даже камни разговаривают.
Провожаю взглядом огненно-рыжую белку, и друид снова заходиться смехом:
— Ну, бывает, и зверье болтает, только вот не знаю, от божественной ли милости, или благодаря, — тут друид выразительно хлопнул морщинистой ладонью по висящей на поясе фляге, — грибной настойке.
— Да молчи уж, — машет он на меня. — Успеешь еще до тошноты наговориться. Зовут меня Галах, хоть и были мы с тобой в прошлом знакомы, а все ж ты стоишь теперь того, чтобы заново знакомство свести. Голос тебе боги вернут, когда молчать научишься. Не сверкай глазищами, за дело ты схлопотала, девонька, за дело. Я бы тебя в жертву принес, Кернунну, да не захотели боги твоей смерти. И вижу, правильно вышло.