— Министр, по-вашему, военные стали бы передавать подобную информацию? — скептически уточнила журналистка. — О количестве моих любовников и, простите, их порядковых номерах?.. Глупо.
Аршинов молчал. Пытливо смотрел на женщину. И в его серых глазах она видела — права.
— Тогда откуда?
— Я тоже хочу это знать, министр. Если вампиры имеют информацию такого плана и столь подробную про всех нас, но никто из нас ее им не предоставлял, у нас в тылу враг.
— И вы хотите сказать, что этот капитан Амир вам прямо об этом сказал? Навел на след?.. Чушь. Он далеко не дурак…
— А вдруг?
— Вы сами в это верите?
— Нет, но…
— Давайте без «но». То, что вы сообщили, очень серьезно, Калина. Это страшное обвинение. Искать крота в кругу своих дело не простое. Предлагаю вам пока сохранить подозрение в тайне. Не исключено, что предатель сейчас здесь, с нами. В числе этой делегации…
Сразу после визита в комнату Аршинова журналистка столкнулась с Амиром. Прямо в коридоре на этаже, где ее разместили. Вышла из-за угла и налетела на капитана.
— Все еще блуждаете, Калина Владимировна? — до предела посерел он.
— Вы не приставили к двери охрану, и я подумала, что имею прежнюю свободу передвижения. А где, вы говорите, покои вашего государя? — подразнила она.
— Проводить? — холодно уточнил он, оглянувшись.
— Благодарю.
— Рад служить. Но на вашем месте я бы вначале привел себя в порядок, — бросил он. — Государь не любит столь неухоженные цветы.
Калина опешила, но быстро взяла себя в руки. Довольно болезненный удар по женскому самолюбию гордячки. Амир выглядел бесстрастно, но Калина готова была поклясться, что в его глазах промелькнула насмешка.
— Я непременно воспользуюсь вашим советом, — после непродолжительного молчания ответила женщина. — В котором часу завтрак?
— Ровно в девять. И не опаздывайте. Государь не блещет терпением.
— Тогда вам придется прислать за мной кого-то. Или я снова рискую ошибиться этажом.
— Не ошибетесь. Я на этот счет побеспокоюсь, — кивнув, сказал капитан с легким оттенком суровости. И, откланявшись, исчез за очередным поворотом коридора…
Собираясь к завтраку, журналистка подошла к зеркалу и с интересом на себя посмотрела. Так, словно видела впервые. Она отлично знала свое лицо, как и тело, каждый его бугорок и выемку, все преимущества и недостатки. Калину не раз называли красивой, хотя сама она так никогда не считала. И дело было не в заниженной самооценке. По крайней мере, ей казалось, что в этом, последнем пункте, она справедлива… У нее русые волосы с легким серым отливом, некоторые его еще называют пепельным оттенком. Но Калина знала — это попытка приукрасить. Так говорят те, кто не желает признать, что цвет его или ее волос имеет сероватый или попросту мышиный оттенок. Кожа светлая, но не белая, зато нет веснушек. Совершенно обыкновенный нос, ни большой, ни маленький и заурядные среднестатистические губы. Пропорциональные, ни тонкие, ни полные. Ресницы не назовешь длинными или густыми, увы. Зато глаза чуть больше среднего, но далеко не огромные, разрез, правда, вытянутый, красивый — лукавый, как у лисички. И с цветом повезло — зеленые. Хотя от кого из родных достался этот оттенок, не знала. В семье Проскуриных все, кроме нее голубоглазые. В целом, лицо Калины не просто женственное, чувственное, но почему-то это «чувственное» лицо всем кажется, прежде всего, дерзким. Словно эта женщина всегда бросает всем вызов. Калина понимала, что дело всецело в выражение глаз. Пожалуй, эти самые зеленые и делали общую картину такой, какой она казалась всем без исключения, и прежде всего своему отцу. Дерзкая девчонка! Но, не смотря на это, а может быть именно поэтому, Проскурину всегда и неизменно замечали представители сильного пола. Хотя чем именно она их прельщала, Калина понять не могла. Как и не могла оспаривать, что после знакомства уже вскоре многие из них думали «Лучше бы не знал никогда!». И в этом тоже была типичная реакция на Калину Проскурину.