У государя в лице нет ожидаемого гнева. Он просто занят. Нажал что-то пальцем, из недр прозрачного стола вырос бокал. Взял в руку, пригубил. Смотрит на Проскурину. Щурит глаза, анализирует.
Они безмолвно изучали друг друга какое-то время, пока охрана не исчезла за дверью по приказу государя.
— Я впала в немилость? — прямо спросила журналистка, когда остались одни.
— Вы обо мне?
— Я ведь здесь. Значит, именно ваша немилость меня волнует, Вишнар.
— Тогда вы напрасно тревожитесь.
И снова тишина, и он по-прежнему сдержан, глаза непроницаемы. Смотрит и думает. И это выводит журналистку из равновесия, вынуждает волноваться и мучиться догадками. Он понимает ее состояние, по глазам видно. Ни это ли вынуждает его так себя вести? Калина анализирует мужчину, что сидит перед ней и усилием воли берет себя в руки.
— Не представляю, почему Танум подумал, что меня кто-то обидел… — начала она.
— Если бы он думал…
— Знай я что так обернется… Потерпела недомогание молча.
— Зачем терпеть если есть доктор? Дали бы знать…
— Я не предала этому значения. Думала через час-другой все пройдет, к окончанию завтрака буду в строю. Вы сердитесь?
— Как я могу?.. Этот глупый мальчик опять создал проблемы. И пострадали, прежде всего, вы. Насколько я знаю, вас пришлось подвергнуть… Я приношу свои извинения за все, в том числе грубые методы капитана. Я уже в курсе деталей и сожалею… Мой глава службы безопасности слишком усердно служит. И тоже перегибает палку. Я наказал обоих виновников.
— А вы, Вишнар, разве не пострадали? Простите, мне очень жаль, что на ваше имя легла подобная тень. Странно, что до сих пор никто из членов делегации не пришел узнать как я. Но при встрече я заверю всех, что…
— Обвинения никто не выдвигал. Тень легла, но она была непроизвольной. А я, как и вы не боюсь теней. Вам не за что просить прощения.
— Есть. Увы, это всецело моя вина, — склонив голову, решительно созналась Калина. — Не Танума. И судить нужно меня, а не его.
— О чем вы?
— Танум не виноват. Он лишь домыслил неверно. Я проспала, и мне пришлось солгать, чтобы выйти из неловкой ситуации. Хотя, мне и, правда, было плохо. — Калина не кривила душей. Она сказала, точнее, всецело приняла вину на себя, без лишнего раскаяния в голосе, с достоинством и стойкостью настоящего бойца. Прямо, без женских уверток. Ей уже нечего терять. А вот про Танума так не скажешь.
Вишнар долго смотрел на гостью и молчал. Не было понятно насколько он порицает ее. Но в итоге государь поднялся и подошел, взял ее руку и поцеловал ладонь. Никакой нежности, ухаживаний, подтекстов. Дань уважения. Он оценил ее честности и попытку спасти солдата чужого государства. Если она, верно, поняла его жест.