Вновь переместив испуганный взгляд на мужчину, которого отделяли от него лишь считанные шаги, Филипп затаил дыхание, ожидая страшной развязки.
Когда это расстояние сократилось до трёх метров, окровавленный мужчина легко, словно отрицая законы всемирного тяготения, взмыл в воздух, намереваясь сверху обрушиться на потрясённого Филиппа.
Не в силах бороться за свою жалкую жизнь, не в состоянии даже пошевелить пальцем, не говоря уже о том, чтобы сломя голову броситься бежать прочь от смертельной опасности, Филипп, скованный ужасом, словно кролик, загипнотизированный удавом, бессильно повалился на спину.
Скорее всего, он столь же беспомощно продолжал бы наблюдать за происходящим, как незнакомец погребает собой его парализованное ужасом тело, и далее всё остальное, вплоть до того момента, когда из его груди тихо выйдет последний вздох, но в этот миг краем глаза он уловил какое-то движение.
Тело незнакомца, стремительно взмывшее в воздух, столкнулось с телом его пса, столь же внезапно взвившееся с земли наперерез, вследствие чего траектория полёта мужчины была отклонена и оба существа рухнули на выгоревшую траву справа от Филиппа. Но ещё до того упасть на землю эти два тела успели переплестись в яростной борьбе.
В бешеном клубке из когтей и клыков, ногтей и зубов катавшемся в придорожной траве, Филипп видел лишь двух диких животных столкнувшихся в смертельной битве, выйти из которой суждено было лишь одному.
Ему было больно глядеть на то, что сейчас происходит с плотью его пса, преданного ему до самой смерти, и, тем не менее, он зачарованно наблюдал за тем как во все стороны летели клочки шерсти, куски плоти, алые капли крови, звуки разрываемой плоти, рычание, одинаково жуткое у обоих.
Если бы не собственные глаза Филипп никогда не поверил в то, что человеческая плоть способна вынести такое испытание. Кожа лоскутами свисала с его тела. Обнаженные мышечные волокна все в придорожной пыли с налипшими на плоть травинками. И ни капли крови, хотя она должна хлестать как водопроводного крана. Создавалось такое ощущение, что плоть эта не настоящая, лишь её имитация без боли, крови, без уязвимости.
И в том, что его, окровавленный изувеченный в жестокой борьбе, пёс начал понемногу сдавать, не было ничего непредсказуемого.
Время шло, а он просто продолжал смотреть на то как Дружок выбиваясь из сил, сдерживал натиск незнакомца и Филипп был уверен, что он будет делать это до последнего вздоха, последнего толчка сердца.
Единственное что могло вывести его из этого ступора, побудить его к действию, было так близко, у самой поверхности. Это было горькое чувство вины, оттого, что он лишь безучастно наблюдал за тем как гибнет его пёс, а он даже не попытался его спасти.