Невероятная догадка ошеломила и испугала его. Он даже побоялся высказать её в слух — настолько неправдоподобной она ему показалась.
И, тем не менее, Артём, следуя одному из многочисленных суеверий, боялся озвучить свою неожиданную мысль, страшась того, что она может воплотиться в чудовищную реальность.
Вместо него это сделал Степан.
— Это сделал Эдик?
Понимая, что отрицая очевидное, он просто обманывает себя, Артём наконец сдался, и не находя в себе сил что-либо ответить лишь чуть заметно кивнул головой.
В такие моменты чувство, которое обычно доминирует над всеми остальными — это глобальное чувство непонимания и единственный вопрос: — Зачем?
— Он должен быть там, — сказал Степан, и, держась правой рукой за раму, как можно дальше высунулся наружу, а затем стал внимательно разглядывать тех, кто стоял внизу под окном.
Степан был прав, Эдуард действительно был там. Именно в этот момент, он, как из водной толщи, вынырнул на поверхность и теперь, точно так же как и тысяча других, подняв вверх своё израненное лицо, с жадностью глядел на двоих своих коллег.
Глядел так, как только безумно голодный может глядеть на еду.
* * *
Словно всплывая со дна бездонного колодца сквозь невообразимую толщу мутной воды, Анфиса прорывалась к сознанию из всепоглощающего забытья.
На этот раз у неё не было сил даже на то чтобы открыть глаза, и все свои ощущения она сосредоточила на звуках, но, сколько бы она не пыталось, сложить их во что-то связное, узнаваемое у неё так и не удалось.
Сейчас её слух искажённый полуобморочным состоянием доносил до неё бессвязные отголоски чего-то, что могло быть как речью, так и просто шумами, растянутыми как при прослушивании звукозаписи на замедленной скорости. Они создавали ощущение какого-то бредового пугающего мира призраков, находящего где-то совсем рядом на пути к её вселенной, но отделённого от реального мира прочной преградой, сквозь которую можно было пройти лишь отделив свою душу от бренного тела, мира — в котором для неё уже не было места.
Страшась этого тяжелого, давящего ощущения, Анфиса отчаянно попыталась вырваться из этого промежуточного мира в реальный мир, и это усилие вновь лишило её последних сил.
А затем её воспалённым сознанием начал овладевать промозглый мрак, но за долю секунды до того как это произошло окончательно, ей вдруг подумалось, — «А что если я больше не смогу придти в себя? Что если это последний раз, когда я вообще что-нибудь чувствую?».
От этой мысли Анфисе стало невыносимо страшно.
Терзаемая этим пугающим предчувствием она из последних сил боролась с надвигающимся небытиём, но оно было невообразимо сильнее её, и очень скоро Анфиса растворилась нём без остатка.