— Сколько? — спросил он.
— Тридцать.
Папа прищурился, теперь, очевидно, прикидывая стоимость товара, и удовлетворенно кивнул. Спрятал пакетик обратно в мешок, потом полез к себе за пазуху и достал ключ, висевший на шее на тонком шнурке. Стащил шнурок с шеи и, захватив со стола мешок, нагнулся куда-то под стол. Там он долго возился, гремя ключом о металл, и наконец выпрямился. В руках у него ничего не было, не считая ключа.
— А деньги? — спросил Голощекин.
— Потом.
— Почему? — Голощекин зло прищурился.
— Я сказал — потом! — отрезал Папа. — По полной рассчитаемся. Значит, так. Сделаем перерыв — это раз. Я пока пообсмотрюсь. И нужны люди — это два. Ты мне их обеспечишь.
— Какие еще люди? — спросил Голощекин, несколько растерявшись.
— Твои люди. Тобою найденные и тобою же натасканные.
— Зачем?
— А сам не сечешь?
Голощекин промолчал, маскируя замешательство задумчивостью. Он вытащил папиросу, но курить не стал, а только постукивал мундштуком по расслоившейся фанерной поверхности допотопного канцелярского стола.
Сказать Папе про Братеева или нет? Про то, что сукин сын своими руками щупал пакеты с товаром и даже, по собственному признанию, сунул свой любопытный нос в порошок? Лучше, пожалуй, сказать, хотя количество пакетов не было неизменным, и то, что в предыдущей партии одного не хватало, можно объяснить. Чем? Случайностью, например. Или своей оплошностью — повредил, когда распарывал нить.
Поколебавшись, Голощекин решил смолчать. Папа паникует — это ясно. Вон ручонки дрожат, топтуны мерещатся. А если не мерещатся? Тогда на кой хрен еще людей привлекать — лишние свидетели только.
— На кой тебе мои люди? — заговорил он. — Меньше народу — больше кислороду. Я чист, меня никто не пасет. В фанзу я лишний раз не суюсь.
— А рыбу зачем тогда китайцы туда таскали? Целую рыбу, с потрохами?
Знает все, сволочь. Узкоглазые сдали. Или сам проверял? Вряд ли. Голощекин сжал зубы.
— А затем, — прошипел он, — что я, между прочим, не один по тайге гуляю. И если кто-то из моих молодцов заметит, как возле фанзы китайцы крутятся, он будет знать, что угнетенные желтолицые товарищи хранят здесь безобидный улов. Я показательный поход устроил.
Говоря все это, Голощекин внимательно следил за Папой. Папа был не из тех, на кого можно давить. Но и он, Голощекин, не из тех, кому можно отдавать приказы, не сомневаясь в их бездумном исполнении. На службе — да, в жизни — нет. Зачем Папе нужны еще люди? Чтобы, удлинив, запутать цепь, по которой движется товар? Бред, для этого голощекинские люди не годятся. Чтобы дать возможность самому капитану лишний раз не светиться возле фанзы? А с чего бы вдруг такая забота? Перестал доверять? Так новые люди в этом смысле еще опаснее…