– Много лет назад здесь погиб человек, – сказал Тонда. – Говорят, он валил сосну... Но, по правде сказать, никто уже толком не помнит, как это было.
– А зачем мы сюда пришли?
– Так угодно Мастеру. Пасхальную ночь все мы, по двое, должны провести под открытым небом – там, где кто-нибудь умер не своей смертью.
– А что нам здесь делать?
– Разожжем костер, завернемся в одеяла и будем сидеть до рассвета, а потом – увидишь.
Они не давали костру сильно разгораться, боясь, что огонь заметят в деревне. Тонда ломал сухие ветки, собранные на опушке, иногда спрашивал мальчика, не замерз ли тот, велел ему подбросить хворосту в костер. Мало-помалу разговор смолк. Крабат попытался было его возобновить:
– Послушай, Тонда!
– Ну?
– Так всегда в школе чернокнижия – Мастер читает из Корактора, а уж ты не зевай, запоминай?..
– Да.
– Не думал я, что так учатся колдовству!
– Так и учатся.
– А Мастер здорово рассердился, что я невнимательно слушал?
– Да нет, не так уж.
– В другой раз я постараюсь все запомнить. Как ты думаешь, смогу?
– Конечно.
Разговор явно не клеился. Видно, Тонде не хотелось говорить. Прислонившись спиной к кресту, он сидел прямо и неподвижно, устремив взгляд куда-то вдаль, за деревню, в простор освещенного луной поля.
Крабат тихонько окликнул его, но тот не ответил. Мальчику стало как-то не по себе. Краем уха он слыхал, будто некоторые люди знают тайну, как выпорхнуть из себя и блуждать невидимкой, оставив пустую оболочку. А что, если и Тонда выпорхнул из себя? Может, он, сидя здесь, у огня, бродит на самом деле где-то там, далеко, далеко...
Крабат без конца менял положение, опирался то на один, то на другой локоть, следил, чтобы костер горел ровным пламенем, ломал и подкладывал ветки и сучья. Только бы не заснуть!
Так проходил час за часом. Звезды медленно кочевали по бескрайнему небу. Тени деревьев сместились, вытянулись. Похоже, что жизнь начала возвращаться к Тонде. Он глубоко вздохнул, наклонился к Крабату:
– Колокола!.. Слышишь? С четверга колокола молчали, и вот сейчас, в пасхальную ночь, окрестные деревни, поля и луга огласились глухим гулом и рокотом, а потом мелодичным колокольным звоном.
И с первым же ударом колокола к небу вознесся высокий чистый девичий голос. Это была старинная песня. Крабат знал ее и раньше любил подпевать, но сейчас слушал, словно в первый раз в жизни.
К одинокому голосу присоединилось еще несколько – хор допевал строфу. И снова голос. То чередуясь, то сплетаясь, они пели песню за песней.
Крабату все это было знакомо. Он знал – под пасху с полуночи до рассвета девушки ходят с песнями по деревне. Они идут по три, по четыре в ряд, впереди – певунья с самым красивым и чистым голосом. Она выводит мелодию.