– Вымети! – приказал Мастер, ткнув пальцем в угол, где стояла метла. И ушел.
Что ж, надо браться за работу! Но от первых же взмахов метлы поднялось густое облако мучной пыли и окутало Крабата.
Нет, так не пойдет! Пока я мету здесь, пыль оседает там. Надо открыть окно!..
Но оказалось, что окна заколочены снаружи.
Попробовать открыть дверь?
Но и дверь заперта. Крабат принялся трясти ее, колотить кулаками. Все напрасно... Он в ловушке!..
Лоб Крабата покрылся испариной. Мука оседала на волосах, склеивала ресницы. От нее першило в горле, щекотало в носу. Все было как в бесконечном кошмарном сне: облака мучной пыли, густой туман, метель...
Дышать становилось все труднее, кружилась голова, он стукнулся лбом о балку. Может, бросить все это? Поставить в угол метлу? А что скажет Мастер? Ведь с ним шутки плохи. Да и жалко терять кров и еду. Надо попробовать еще раз!
От двери к окну, от окна к двери, опять от двери к окну... И так час за часом! Казалось, прошла целая вечность.
И вдруг кто-то рванул дверь. Тонда!
– Выходи! Обед!
Дважды повторять ему не пришлось. Едва держась на ногах, задыхаясь и кашляя, Крабат пошел к двери. Тонда окинул взглядом каморку, понимающе посмотрел на Крабата.
– Ничего, брат, поначалу всем так приходится!
Потом он пробормотал какие-то непонятные слова, начертил в воздухе какие-то знаки. Мгновенно вся пыль поднялась, будто из щелей и пазов подул ветер. Белое облако взметнулось над Крабатом, вылетело в дверь, унеслось в лес.
Каморка засверкала чистотой. Ни пылинки!
Крабат широко раскрыл глаза:
– Как же это ты смог?
Но вместо ответа Тонда сказал: – Пошли, Крабат, суп остынет!
РАБОТА ЗДЕСЬ, КОНЕЧНО, НЕ МЕД...
Трудно пришлось Крабату. Мастер не давал передышки, все подбавлял да подбавлял работы: «Куда ты подевался, Крабат? А ну-ка, оттащи мешки в амбар!», «Иди-ка сюда! Перевороши лопатой зерно, не то прорастет!», «В муке, что ты вчера просеял, полно мякины! После ужина просеешь снова! Пока не кончишь, спать не ложись!»
Мельница в Козельбрухе работала и в будни и в праздники, с раннего утра до позднего вечера. Лишь раз в неделю, по пятницам, они кончали раньше, а по субботам начинали часа на два позже. Крабат таскал мешки, просеивал муку, колол дрова, разгребал снег, носил на кухню воду, чистил скребницей лошадей, убирал навоз – дел хватало. Вечером, ложась на нары, чувствовал себя разбитым. Ломило поясницу, ныли руки и ноги, горели волдыри на плечах.
Крабат удивлялся своим товарищам. Тяжелая работа, казалось, совсем их не затрудняла – никто не жаловался да никто особенно и не уставал.