Можно было бы подумать, что он в очередной раз молит о прощении, а может быть, даже о пощаде. Но что-то в его низком сбивчивом тоне навевало смутную тревогу. Словно не посадник говорил, а возносил заклинание колдун или волхв вершил обряд на древнем языке, непонятный, а оттого пугающий. Млада медленно обходила ограждение круга, стараясь приблизиться к помосту, где стояло княжеское кресло. Она и хотела бы торопиться, но ноги будто бы налились каменной тяжестью, и их можно было переставлять лишь с неимоверным трудом. Точно во сне.
Когда она обогнула лишь малую часть круга, посадник внезапно замолк и скособочился. Будто из него в мгновение ока вылетела жизнь. Но как-то он ещё продолжал стоять, шатаясь, словно вусмерть пьяный, хотя казалось, что даже не поднимаются его плечи от дыхания. Горожане затихли, обескуражено ожидая, что будет дальше.
Князь глубоко вздохнул, его лицо осталось неподвижным и спокойным — знать, всё сказанное посадником не очень-то его тронуло. Правитель взглянул на ката[31], которого привёл Виген, и махнул на Аксена рукой: приступай. Молчаливый детина в капюшоне и до глаз закрывающей лицо повязке опустил увесистую пятерню на плечо посадника; тот вздрогнул и понуро поплёлся к плахе, не сводя с неё взгляда. Желтоватый сосновый срез ещё сочился смолой; медленно, незаметно глазу, стекали мутные капли по вырубленной для подбородка выемке. Даже жаль, что ещё живую древесную плоть вот-вот замарает кровь предателя.
Аксен вздохнул и, опустившись на колени, положил голову на колоду. Кат деловито обошёл его сбоку, поигрывая остро наточенным топором. Одно что не приплясывал. В его глазах, поблескивающих под капюшоном, не отразилось ни сомнения, ни вопроса — только безразличие и капля нетерпения: скорей бы закончить дело и получить свою плату за работу, которую ни один честный человек выполнять не хотел. Громко крякнув, как мужик, рубящий дрова, он широко замахнулся и обрушил тяжёлый удар. Но Аксен, который до того зажмурился и боялся шевельнуться, вдруг дёрнулся, будто его напугал свист топора. Лезвие только вскользь задело его шею, брызнула в сторону яркой алой струёй кровь и полилась густым потоком по плахе. Посадник выпучил глаза и захрипел, пытаясь отползти в сторону — но со связанными руками он не смог обрести равновесие и завалился набок. Захныкали дети, кто-то начал убегать, расталкивая соседей. Кто-то разразился ошарашенной бранью.
И тут случилось невероятное: кат, что до злополучного удара глумливо прогуливался вокруг Аксена и смеялся над ним одними глазами, вдруг шарахнулся от того в сторону, как от чумного. Позабыл о своём долге, забыл о награде, надо сказать, немалой, и казалось теперь, что он готов бежать отсюда, куда ноги унесут. Знать, хоть сам на распоследнего висельника похож, а убивать других ему не приходилось.