Человек, только что бывший Уолтом, начал печатать двумя пальцами, спокойно и неторопливо. В начале каждой новой строки он, как и говорил Эллери, поправлял бумагу.
— Что он печатает? — прошептал инспектор. — Не могу разобрать…
— Зато я могу. — И Эллери стал читать слова, появлявшиеся на бумаге с голубыми линиями:
«Мой Дорогой Уолт!
Ты был таким, как я тебя просил, и делал все, о чем я тебя просил. Но из-за развития событий, недоступных твоему пониманию, наша последняя задача осталась незавершенной.
Заверяю тебя в моем восхищении и одобрении, Мой Дорогой Уолт, а также в том, что эта неудача не является твоей виной.
Теперь пришла пора ожидания.
Всему свое время.
Будь внимательным и терпеливым, Мой Дорогой Уолт, и оставайся самим собой».
— Он прекратил печатать, — пробормотал Эллери.
— Думаю, этого достаточно, — заметил комиссар. — Как ты считаешь, Берт?
— Более чем достаточно, — усмехнулся окружной прокурор.
— Ладно, — промолвил инспектор. — Будем его брать.
Комиссар отдал распоряжение в маленький микрофон. Эллери, придерживаясь рукой за шпингалет и упираясь ногами в низ оконной рамы, с трудом поднялся.
Из комнаты напротив номера 312 бесшумно вышел человек, подошел к противоположной двери, положил пальцы на косяк и внезапно дернул его на себя. Заранее обработанная соответствующим образом дверь открылась наружу вместе с запертым замком.
В ту же секунду распахнулось окно, и Эллери прыгнул в комнату.
Человек поднял на него взгляд и привстал из-за стола.
— Стоять спокойно! — предупредил детектив в дверях.
Освещенное лампой лицо медленно повернулось к детективу, флегматично и даже с юмором глядя на револьвер в его руке. Затем человек поднялся.
— Стоит мне поднять руку, — заговорил он глубоким голосом, настолько не похожим на голос Уолта, что у Эллери на голове зашевелились волосы, — и вы перестанете существовать.
Последовало длительное молчание. За окном, позади Эллери, лица инспектора Квина, комиссара полиции и окружного прокурора казались гипсовыми масками. Детектив в дверях, к которому присоединились еще двое, двинулся вперед, но Эллери жестом остановил его.
— Пожалуйста, будьте так любезны объяснить мне, — вежливо обратился он к человеку у стола, — почему Йорки должны были умереть?
— За грехи отца, — послышался ответ.
— Может быть, отцов? — переспросил Эллери, подчеркивая последний слог.
— Я сказал «отца».
Эллери склонил голову.
— Благодарю вас, — промолвил он. Услышав, что инспектор заносит ногу над подоконником, Эллери осторожно заложил руку за спину и сделал ею повелительный жест. — Мы встретимся снова, — почтительно произнес он.