Однажды Лагута позвал Митю к себе в кабинет, сунул немецкую газету:
— Прочитайте, что пишут... Может, для себя одно, а для нас — другое?
Митя переводит фронтовую сводку. Советы наступают. Бои в Донбассе, западнее Харькова, под Ленинградом. Все большевистские атаки с тяжелыми потерями для противника отбиты...
— Отбиты, отбиты, — недовольно хмыкает Лагута. — А сами Курск и Харьков сдали. Мелют языками. Брехуны.
Лицо у лесничего насупленное, унылое. Лагута срывается с места, одевается, куда-то бежит. Теперь его редко застанешь в кабинете.
Сближение с лесничим приносит свои плоды. То, что Митю арестовывали, а потом он рвался учительствовать в деревню, которая теперь контролируется партизанами, видимо, не забыто.
В местечке учреждена биржа труда. Ею заправляет Дина Липнякова. Та самая, что работала в редакции газеты, писала стихи, а когда началась война — призывала, не жалея сил, сражаться с фашизмом.
И Мите пришла повестка — явиться на биржу. Он не пошел — какого дьявола будет кланяться Липняковой, если у него есть работа? Кобыла немецкая. Слишком много о себе мнит...
Митя показывает повестку Лагуте, и тот обещает помочь. Но, очевидно, забыл об этом, так как через несколько дней по дощатому полу лесхоза загрохал подкованными сапогами унтер-офицер, который руководит строительными работами. Возводятся новые дзоты, роются траншеи — работу ведут местечковцы под наблюдением немцев.
Унтер-офицер знакомый — чаще других приходит за махоркой. На этот раз вид у него строгий.
— Ляпатка, ляпатка, — тыкая пальцем в бумагу, лопочет он с какой-то даже радостью. — Шрайбен никс гут, ман мус мит ляпатка арбайтен...[1]
Митя идет с немцем к Лагуте. Лесничий вьется возле немца вьюном.
— Пан унтер-офицер, битте... Прошу вас. Работник мне нужен. Прошу вычеркнуть из списков, пан унтер-офицер.
Митя благодарен Лагуте. Фактически он выручил дважды: осенью взял на службу, теперь — не отпустил. Только почему? Неужели Лагута о чем-нибудь догадывается?..
В лесхозовской бухгалтерии тоже произошли очевидные перемены. Еще месяц назад тощая, высохшая фигура Кощея возвышалась над столом до конца рабочего дня. Главбух истово щелкал костяшками счетов, зло поблескивая из-под стекол очков на бухгалтеров, картотетчиков, как бы подавляя их своим усердием. Теперь он часто опаздывает, иной раз совсем не является на работу.
В бухгалтерии в такие часы — раздолье. Служащие собираются в боковушке — такой же, как и Митина касса, комнатушке, — подолгу курят, обсуждают новости.
Слишком развязывать язык, конечно, не приходится. Старшим бухгалтером работает Коростель, родной брат заведующего финансовым отделом. Он толстый, с выпуклыми, как у быка, глазами. Когда заходит разговор о фронте, Коростель просто немеет от страха. Отступления немцев боится.