Но где-то на периферии сознания все же успела промелькнуть мысль, что они не герои романа, а Луиза не куртизанка.
Хавьер прервал поцелуй и попытался сказать:
– Мы не должны…
Но она закрыла ему рот поцелуем. И дальше все было как в тумане.
А потом вновь просветление и голос совести:
– Луиза, мы… Каждый поступок имеет последствия.
Она намертво вцепилась в него.
– Я лишь хочу лучше вас узнать, Алекс, – прошептала мисс Оливер ему на ухо.
Алекс – сколько таинственного обещания было в звуках его имени.
– Кроме того, – добавила она, – кто может сказать наверняка, что все происходящее – не плод вашего воображения? Кто, кроме нас, может узнать о том, что происходит в этой комнате?
– Это вздор, бессмыслица.
– Не обязательно, – возразила Луиза. – Мы сами пишем наш роман, не так ли? И в наших силах повернуть сюжет туда, куда мы захотим. – Она прикоснулась к мочке его уха и провела по ней языком, оставив горячий и влажный след. Хавьер, вздрогнув, крепче стиснул ее талию.
Как он мог противостоять искушению при такой соблазнительной подаче? Грустное Рождество оказалось не таким уж безрадостным.
Не разжимая объятий, они, с трудом переставляя ноги и путаясь в шелках, двинулись в направлении кушетки, чтобы приступить к написанию следующей главы своего романа.
Глава тринадцатая,
содержащая весьма соблазнительные реалии
«Это не ты», – говорила себе Луиза. Наткнувшись на кушетку, она не удержалась и упала навзничь, увлекая за собой Алекса, которого крепко держала за лацканы сюртука.
«Нет, ты», – не без злорадства возразил ей внутренний голос.
Этот странный внутренний диалог, больше похожий на перепалку, продолжался и тогда, когда Алекс придавил ее своим весом. Луиза всегда обходилась той пищей, которую ей давала наблюдательность вкупе с развитым воображением, и сейчас, едва ли не впервые в жизни совершив вылазку в реальный мир, мисс Оливер получила возможность сравнить ощущения.
Хавьер привстал, и Луиза, воспользовавшись передышкой, подтянулась повыше, к спинке кушетки. Реальный мир был наполнен звуками: звуками их тяжелого дыхания, шуршанием шелка по бархату. Устроившись поудобнее, она протянула руки графу:
– Прошу ко мне.
Он рассмеялся, и этот вполне реальный смех вызвал вполне реальный отклик у нее: острое, до боли желание. Хавьер присел рядом на кушетку.
– Я помну ваше платье, – предупредил он.
– Такое случается, – рассеянно заметила Луиза.
– Помятое платье – пустяк, а что до всего прочего… – Вид у него был до смешного трагичный.
– Да будет вам, – поспешила успокоить его Луиза. – Я всего лишь имела в виду, что не мне одной у вас в гостях доводилось помять платье.