– Кеша, ты взахлёб рассказываешь о своей службе. Неужели у тебя сузился круг интересов до муки и рыбы? Ты же у Стратоника Игнатьевича выглядел умненьким мальчиком. Я думала, далеко пойдёшь! Ладно, может, сиротство наложило на тебя отпечаток и ты поставил цель продолжать дело отца. Если так, то похвально! А если тебя затянуло сквалыжничанье? Это низко и противно! Ты ходишь по всему Енисею. Неужели тебе в душу не запала ни одна девица?
Он нежно посмотрел на неё и удивился вопросам:
– Нет, Нюта! Сейчас у меня цель – стать богатым купцом. Ей подчинены мои устремления. А круг интересов по-прежнему широк. Я встречаюсь с разными людьми: и с капитанами судов, и с купцами, и с золотодобытчиками, и с рыбаками, и с политссыльными, и со священниками, и с самоедами. От каждой встречи я что-то беру для себя. Я и от наших встреч многое взял. Я глубже понял тебя, а ты меня – пока нет. Вот приходит сухарь-купец, и всё – о своём торге. Нет, моя дорогая Нюточка! Никого я присматривать не собираюсь. Неужели ты думаешь, что прихожу к тебе чай пить, в шашки да в карты сыграть? У меня времени нет на такие пустяки! Я прихожу тебя увидеть. Полюбоваться твоей красотой. Неужели не чувствуешь, что я ещё со времён Стратоника влюблён в тебя. Пусть по-детски. Но уже тогда я с любовью помогал решать задачи, приносил нужную книгу, обогревал дыханием твои руки, застывшие на морозе. Сейчас и мне, и тебе это кажется смешным. Но тогда ты так была люба мне.
Аннушка засмеялась. Засмеялся и Иннокентий, глядя влюблёнными глазами на сидящую рядом бывшую маленькую Нюту.
– А теперь, выходит, не люба, Кеша? Мне снова стать маленькой Нюткой? И снова будешь дышать на мои руки? – спросила Анна. – Если бы не спросила о девицах, наверное, и сегодня бы промолчал?
– Пожалуй, не признался бы! Считаю, время не пришло, но хочется, чтобы ты меня ждала. Я обещаю греть твои руки, если застынут! – серьёзно сказал он. – Ты смеёшься, а мои детские устремления и сейчас выглядят по-взрослому. Разве не любовь – помочь в чём-либо и согреть дыханием твои руки. А согревая, коснуться губами.
Анна поняла, Иннокентий – человек осторожный и ничего не делает с кондачка. Он наперёд знает, когда и на ком женится, куда повезёт невесту. «Осмотрительный малый», – подумала она и, смущаясь, опустила глаза.
– Я тоже думаю, это любовь! И руки, и себя отдала бы тебе для согрева, не задумываясь. Но ты молчал год, два, три, пять. Я начала терять уверенность в себе. Стала считать, что детское увлечение – сон, игра воображения и осталось там, где-то далеко, в псаломщиковой горенке. Я взрослела, но в сердце по-прежнему оставался ты – единственный и желанный. И даже если бы ты любовью обошёл меня, я вряд ли заметила бы другого молодца. Наверное, так и сидела бы всю жизнь у окна, кружева вязала да тебя поджидала.