Вся родня Ивановых собралась в большом доме Сотниковых по случаю возвращения ссыльных. Анна Яковлевна отвыкла от такой семейной суеты, сидела в зале с восьмилетней Екатериной и разглядывала и приехавших гостей, и своих сыновей, и невесток. В дом возвратилась давно ушедшая радость: голоса детей и внуков. К Екатерине то и дело подходила Елизавета Никифоровна, протягивала привезённые подарки, пытаясь вызвать к себе дочернюю любовь. А девчушка воспринимала свою мать, как незнакомую тётеньку из многочисленной родни Ивановых. Могла ли двухлетняя девочка запомнить маму, покинувшую её на шесть долгих лет высылки? Конечно нет! И та единственная иркутская фотография, висевшая на стене, где были сняты папа, мама и братья, давала лишь зрительное, но не душевное восприятие родителей и братьев. В сознании единственным родным человеком была бабушка Аня. Бабушка чуть ли не каждый день внушала внучке, что у неё есть, как и у всех детей, отец Александр и мать Елизавета. Девочка понятливо кивала, но по выражению глаз бабушка понимала, внучка по-прежнему не ощущает к ним никакой душевной тяги и не воспринимает себя их кровной частицей. Девочка теснее прижималась к бабушке, брала её под руку, будто боялась потерять Анну Яковлевну. Даже Анна Михайловна, показывая дочь бабушке и Екатерине, не могла вызвать у девочки интерес к своей младшенькой двоюродной сестрёнке.
– Скажи, Катюша, а у тебя кукла есть, с которой ты играешь в «дочки-матери»? – спросила Анна Михайловна.
– Есть, тётя Аня! Её зовут Соня! – загорелась глазами девочка.
– Значит, ты её умываешь, одеваешь, косички заплетаешь и поёшь колыбельные песни, когда укладываешь спать?
– Да, а ещё мы ходим с ней играть в снежки, когда на улице тепло. Летом даже на лодке катались по реке.
– Тогда ты сможешь быть мамой и у своей сестрички Машеньки! Забавлять её, чтобы не было скучно. Ты уже большая девочка и всё умеешь.
Анна Михайловна бросила на ковёр одеяло, посадила Машеньку на пол, обложила игрушками и сказала:
– А ну-ка, Катенька, покажи, как ты умеешь играть с маленькими детьми!
Она присела на колени и заговорила «материнским» языком с сидящей на одеяле Машенькой. Вскоре она «кормила грудью» и свою Соню, и сестру Машеньку. Лишь изредка поглядывала на бабушку, будто спрашивала: «А ты не обижаешься на меня, что я тебя оставила?» Но бабушка ласково улыбалась и думала, как восстановить дочернюю любовь Катеньки к Елизавете Никифоровне, чем привязать девочку к матери.
Снова вошла Анна Михайловна и радостно всплеснула руками:
– Ой, какая у нас появилась заботливая мама Катя! Её детки, Соня и Маша, умытые, одетые, накормленные и не плачут.