Катюша от похвалы подняла голову и взглянула на бабушку, мол, видишь, как я умею ладить с детьми.
– А как тебя называют твои малышки? – спросила Анна Михайловна.
Та удивлённо подняла брови:
– Как называют? Мама Катя!
– Значит, ты для куклы и Машеньки являешься мамой? А у тебя, кто мама?
– У меня? – она посмотрела на бабушку. – Вот моя мама!
– Нет, Катюша! Это бабушка. Бабуля Аня. А маму твою зовут Елизавета. Имя длинное. Можно мама Лиза. Это она тебе много подарков привезла. И посылки отправляла из Красноярска.
Катюша не понимала, о чём говорит тётя Аня.
– Почему я должна называть её мамой? Потому, что она подарки привезла? Дак и вы с дядей Кешей мне платья дарили!
– Нет, Катюша! Подарки здесь ни при чём! Она родила тебя, понимаешь?! Потом кормила, как ты свою куклу Соню.
– Зачем она оставила меня? Нам с бабушкой было грустно. Мы часто плакали. Видите, бабушка Аня и сейчас плачет, чтобы я не оставляла её.
– Аннушка! – сказала шёпотом бабушка. – Катюше надо время, чтобы разобраться: кто есть кто. И не просто понять, а душой почувствовать.
– Да! Здесь многое зависит от Елизаветы. Если она не будет с ней заниматься, а уйдёт с головой в торговые дела, то может дочь свою к себе не вернуть.
– Ты о чём, Аннушка, говоришь! Такое допустить нельзя! Внучка растёт, и с каждым днём ей труднее избавиться от того, что было заложено ранее.
– Ладно, я подробно объясню Елизавете и посоветую, как найти подход к ребёнку. А это не так уж и легко.
За столом помянули покойного Александра Киприяновича.
– Надёжный был мужик! Я с ним жила – беды не знала. И сыта, и богата, и вольна. Не давил меня своим богатством, не понукал, как батрачкой. Много души в семье оставлял.
– Зато в тундре норов показывал! Я не понимаю, как он мог домашнюю душевность куда-то прятать, а взамен кичиться жестокостью! – удивлялся Иннокентий Киприянович.
– О покойном говорят: или хорошо, или ничего! – остановил Василий Никифорович. – Негоже, Кеша, говорить так. Жил по характеру. Он завернёт какой-нибудь крендель, а потом переживает наедине. Не хотел, чтобы люди видели, как он страдает из-за своего норова.
– Да я ведь худого о нём ничего и не сказал. Я просто удивляюсь, как в нём соседствовали доброта и жестокость, – оправдывался Иннокентий.
– Потому в отличие от нас натура у него богатая была. В ней перемешалось всё. И очень много. Он не успел полностью раскрыть себя. Я на него не в обиде, хоть не раз перепадало от него по морде. Я был рыбаком, а стал купцом благодаря его тщанию. Торг он знал, как свои пять пальцев. И никому из купцов, даже именитых красноярских, не позволял влазить в его вотчину. Вот и пострадал за это. Что законы нарушал, это все знают. А кто из нас живёт по закону?! Но не закон его сгубил. Сгубила зависть соперников. Или, как говорят купцы-модники, конкурентов. Александра не стало, и мы с вами в торге долго не протянем.