– «… И редкий солнца луч, и первые морозы. И отдаленные седой зимы угрозы», – продекламировала она и вдруг залилась веселым смехом. Следом заржали на всю улицу и ее спутники. Что их всех так развеселило, они и сами не знали. Возможно, это сама молодость, бесшабашная и разудалая, наполнила счастьем и восторгом их души. Это у стариков нет причин для смеха, потому что у них уже нет ничего впереди. А у этих еще видны были горизонты. И это подспудно их радовало и заражало страстью жизни. Так молодость, бывает, защищается от всех невзгод, наполняя свои паруса ветром надежды.
Глава девятая
На чужой стороне
1
Прикордонье… Обманчивая тишина. Небо, что те шахтерские сны, – черное и бездонное с едва заметными мерцающими звездами в глубине, похожими на искры затухающего костра, да едва народившимся молодым месяцем, слегка посеребрившим тяжелый ночной небосвод. Холодно. Мороз под сорок. Настоящий январский, какие бывают в этом краю.
Тревожно спит истерзанный недавними ветрами революций город. Из-за тотальной экономии всего и вся электричество на улицах отключено, оттого темень вокруг непроглядная. Иди и бойся, что попадешь в какую-нибудь яму. Оттого ночной ходок идет неторопко и на ощупь, ориентируясь лишь на редкие огни в домах. Под ногами предательски хрустит снег, привлекая к тебе внимание лихих людей, что вышли в поздний час на свой промысел и теперь рыскают повсюду в поисках запоздалых прохожих. Их вряд ли увидишь в темноте – лишь шкурой своей почувствуешь.
Болохову с проводником повезло: до берега они добрались без приключений, если не считать того, что кто-то раза два их окликнул в темноте, испрашивая огоньку, но они-то знали, что это обычный шпанской прием, дабы привязаться к человеку, и потому не остановились. Сюрприз их ждал впереди. Когда они вышли на улицу, примыкавшую к высокому берегу, и уже намеревались спуститься вниз, к спящей подо льдом реке, они услышали за спиной чьи-то торопливые шаги.
Их было трое. Вначале они приняли их за военный патруль, но когда им в грубой форме было предложено остановиться и вывернуть карманы, у Болохова тут же отлегло от сердца. С этой тварью, решил, они как-нибудь справятся – это тебе не казенные штыки. Но те трое, что вздумали их ограбить, оказались не робкого десятка. Встретив сопротивление, они пустили в ход ножи. На счастье, у Федора оказался железный прут, который он на всякий случай взял с собой в дорогу, – он-то и помог им отбиться от бандитов.
Теперь о ночной схватке напоминала лишь резаная рана на щеке Болохова, которую он поначалу не ощутил вгорячах, и лишь когда кровь залила ему лицо, когда он, сняв шерстяную перчатку, дотронулся до щеки и почувствовал, как что-то липкое и тягучее растеклось у него между пальцев, понял, что ранен. Правда, говорить об этом проводнику не стал. А зачем? Пожалеть тот его все равно не пожалеет, разве что посмеется над ним или же выматерит за ротозейство. Вместо этого приложил перчатку к ране – да так и вышел на лед Амура.