В том же 1925 году Иван Смотров, забрав жену Леночку, уехал к родителям в глухое таежное село, не забыв пригласить на деревенские харчи и оставшегося не у дел своего любимого учителя. Там, под сенью деревенской избы, Евстафьев то ли из благодарности к молодоженам Смотровым, то ли по причине того, что он не мог сидеть без дела, написал их портрет. Позже Елена и Иван, вернувшись в Благовещенск, с гордостью говорили друзьям о том, что позировали самому Евстафьеву. Этой картиной, которую Евстафьев назвал «Молодожены», заинтересовались в Москве. В Благовещенск даже приезжали какие-то ответственные работники в надежде приобрести ее не то для Третьяковки, не то для Музея изобразительных искусств. Однако Смотровы, которым Петр Сергеевич отдал свою работу, не пожелали расставаться с таким дорогим подарком.
В середине двадцатых Иван отправился на учебу в Ленинград, в ту самую академию, где до этого учился и Петр Сергеевич. Увы, петербургский климат не подошел Смотрову. Вскрылась каверна и обозначился открытый туберкулез. Ивану Григорьевичу ничего не оставалось, как вернуться в Благовещенск. Чтобы заработать на кусок хлеба, он стал заниматься оформительской работой. По словам Петра Сергеевича, он замечательно оформил торговые залы здешнего центрального гастронома и фойе кинотеатра «Октябрь»…
– Но ведь это все не то, понимаете? Не то! – прихлебывая чай из блюдечка, говорил Евстафьев. – Этот человек был создан для большего, а что получается?.. Впрочем, и другим моим ученикам мало повезло. Теперь кто рисование в школе преподает, кто шабашит по деревням… А ведь тоже были не обделены талантом. А меня еще спрашивают: и что это художникам не хватает в родной стране, отчего они бегут за границу? Да вот от этой самой безнадежности и бегут. Когда ты по чьей-то злой воле вынужден наступить на горло собственной песне, – добавил он и тут же поймал себя на мысли, что произнес крамолу.
Он напряженно смотрел на гостя – что тот подумает о нем? И вообще не намерен ли он после этого «настучать» на него в ГПУ? Болохов тут же понял все и решил, что ему крупно повезло. Евстафьев, по сути, оказался в мышеловке и из него уже можно спокойно вить веревки.
– А ведь мы с вами, Петр Сергеевич, раньше уже встречались… Там, в Петербурге, – намеренно по старинке назвал он теперешний Ленинград. – Я ведь тоже в свое время учился живописи в академии. – Он заметил, как собеседник начал внимательно изучать его лицо, так, как это делают портретисты перед тем, как взять в руки карандаш. – Не припоминаете?..
– А кто был вашим педагогом? – поинтересовался Евстафьев?