– А откуда вам это известно? – сделал удивленное лицо Александр.
Петр Сергеевич как-то задиристо дернул бровью.
– А вы что, думаете, у нас связи с внешним миром нет?.. Есть, дорогой мой, есть она, эта связь. Вот люди приходят оттуда, – он указывает взглядом в сторону границы, – и все нам рассказывают.
– Вот как? – снова удивился Болохов. – Ну так коль есть шанс удрать – что же вы сидите здесь? Или ждете, что за вами на карете приедут? – провоцировал он собеседника. – Нет, уважаемый, давно известно, что под лежачий камень вода не течет. И вообще…
Он не договорил, потому что увидел в глазах Евстафьева слезы отчаяния.
– Не надо… Прошу вас… – Произнес Петр Сергеевич. И вдруг: – Ну не могу я покинуть Россию, понимаете? Не могу… Хоть убейте… Да, здесь не скоро что-то изменится, а что там? Это же другая земля… Другой воздух… Другая в конце концов жизнь! Непонятная мне, нелюбимая… Тогда зачем мне все это? Чтобы страдать? Но я и здесь достаточно настрадался. Но здесь хотя бы наша, русская земля… Нет, дорогой мой, никуда я отсюда не уеду. Так здесь и умру.
Болохов вздохнул.
– Да, вы, наверное, правы… От себя ведь не убежишь. Хотя… – Он сделал небольшую паузу – будто бы собирался сказать что-то важное. – Я бы на вашем месте все равно попытал счастье на той стороне…
– Но ведь оттуда нет возврата! – в отчаянии воскликнул Петр Сергеевич. – Нет, понимаете?.. Конечно, было бы хорошо, если бы я мог в любой момент вернуться. А коль этого шанса нет… – От волнения ноздри его начали подергиваться, а глаза перебегать от одного предмета на другой. Чтобы успокоиться, он сделал глубокий вдох, а потом с шумом освободил свои легкие от воздуха. – Вы сами-то вот не бежите из России, – неожиданно заявил он. – Впрочем, вы же революционер, и вы попали в свою стихию…
Болохов покачал головой.
– Да какой я, к черту, революционер! – произнес он. – Теми листовками, о которых вы упоминали, вся моя революционная деятельность и закончилась.
– Правда? – удивился Евстафьев. – А я думал, революция – это ваша страсть.
– Вы ошиблись…
– Так что же вы тогда делали все эти годы? – поинтересовался Петр Сергеевич, подливая чай в болоховскую кружку.
– Я что делал? – переспрашивает Александр. – Как и многие – выживал…
– Это как? – поднимая двумя руками блюдечко и отхлебывая из него чай, хитро смотрел на гостя Евстафьев. – Насколько я знаю, для этого было лишь два пути – или за красных, или за белых… Третьего было не дано.
Это его заявление ничуть не смутило Болохова.
– Каюсь, но я нашел для себя этот третий путь… Впрочем, если бы не матушкина болезнь, все бы, наверно, пошло по-другому… А так перед самым Октябрьским переворотом я увез ее на лечение в Финляндию, где мы и прожили с ней несколько лет. Когда закончилась война, мы вернулись в Питер, – складно врал Александр.