Дыры на местах деревьев моментально затягиваются, оставляя гладкую серую поверхность. Через несколько секунд от леса не осталось следа.
– М‑да, – протянул я и сделал шаг.
Слева раздался звон, я медленно обернулся, помня, что прошлый раз резкое движение швырнуло на несколько верст.
В шаге над землей зависла полупрозрачная фигура без признаков пола и расы. Голова призрака качнулась, форма на глазах стала меняться. На плоской поверхности образовались выступы и впадины, через несколько секунд прорисовалась грудь и талия, лицо вылепилось и приняло знакомое выражение.
– Бабка! – вырвалось у меня.
Призрак закончил оформляться. Теперь выглядит почти как живой, если не обращать внимания на синюшную прозрачность. Большие черные глаза выглядят пугающе и смотрят в самую душу. Не в меру длинный нос загнут вниз, губы тонкие. Не помню, чтоб у бабки нос был крючком. Наверное, уже после смерти загнулся.
– Здравствуй, внучек, – произнесла она потусторонним голосом. – Не ждала тебя так рано.
Я на секунду оторопел. Бабка умерла так рано, что привыкнуть к ней не успел, но рассказывали, меня любила больше остальных. А тут вот она, собственной персоной.
– Да не рано, – произнес я, пряча взгляд. – Я живой.
Бабка вскинула тонкие брови.
– Живой? – удивилась она. – Зачем же забрался в такую даль?
Откуда‑то подул странный ветерок, не сильный, но настойчивый и плотный, как кисель. Меня качнуло, еле удержался, чтобы не упасть.
– Да вот, – проговорил я, отшагивая, – дела есть.
Бабка все меньше напоминает родственницу, хотя точно знаю – это она, моя бабушка, у которой маленьким сидел на коленях и жевал медовые соты. Она напевала что‑то доброе, а я засыпал, свернувшись клубочком.
– Дела… – протянула она задумчиво. – Дела – это хорошо. Но сначала обними бабушку, а потом иди.
Я подался вперед, но вспомнил слова шамана и застыл на месте. Бабку любил, но сейчас она призрак, а что у них на уме – только богам известно.
– Что‑то не до нежностей мне сейчас, – проговорил я, крепче сжимая трубку.
Родственница округлила глаза с прозрачными веками, рот раскрылся.
– Не обнимешь? – изумленно спросила она, растопырив руки.
На слишком длинных пальцах заметил когти, не загнутые, как у воргов, а длинные, словно кинжалы. Прозрачная фигура пошатнулась и подалась вперед, волосы гневно поднялись.
Пение шаманов настойчиво гудит где‑то вдалеке. Это они хорошо придумали, если б не слышал – забыл бы, зачем пришел.
– Знаешь, бабуля, – проговорил я, опасливо отходя в сторону, – мне и правда спешить надо.
Лицо бабули резко исказилось – нос окончательно превратился в крючок, глаза вспыхнули холодным синим светом. Она раскрыла рот, в прозрачной глотке видно черепушку.