— Нет там никого. А что до картины, то кому с ней совладать, как не тебе? — понизил он внезапно голос и шагнул ко мне. — Во всём Бромли… Нет, во всей Аксонии я не встречал женщины сильнее.
Он оплёл пальцами мою ладонь и поцеловал — в то место, куда двумя днями раньше вонзился шип. Но больше этого поцелуя, лёгкого, как призрак, и горячего, как угли, голову мне вскружили слова. Они точно вторили тому, о чём я думала, когда узнала о неурочном визите Уэстов.
Наверное, из-за странной беспомощности, охватившей меня после недолгого пребывания в доме Шелли, я особенно нуждалась в том, чтобы ощутить себя сильной. А Лайзо… он будто знал это.
— А я никогда не встречала человека, который понимал бы меня настолько хорошо, — тихо призналась я и отступила. — И хотя ты говоришь, что никого рядом нет, меня не оставляет чувство, что кто-то смотрит. Такой пристальный, насмешливый взгляд…
Не сговариваясь, мы одновременно обернулись к картине — и рассмеялись.
— Да, в спальню её лучше не вешать, — произнёс Лайзо в шутку, но глаза у него потемнели.
Мне отчего-то было приятно это видеть.
— И не помышляла об этом, — ответила я и призналась: — Но, кажется, я знаю, где ей самое место.
— И где же? — усмехнулся он. — В библиотеке? Так там детишки играют. Вреда-то им никакого, но вряд ли ему, — Лайзо указал на картину, — шум по вкусу придётся.
— Зато в гостевых комнатах с синими портьерами "Человек судьбы" прекрасно будет смотреться, — уверенно заявила я, хотя больше всего мне хотелось рассмеяться вновь. — Мебель подойдёт по цвету и стилю к раме, да и стена справа от окна всегда казалась мне слишком пустой. А что до шума… Сэр Клэр Черри, насколько мне известно, сам любит тишину. А к этой картине, не сомневаюсь, он отнесётся со всем почтением.
Лайзо ничего не сказал, только молча поцеловал мне руку — во второй раз.
Но глаза его смеялись.
Сны обитателей особняка на Спэрроу-плейс той ночью были причудливы и безмятежны. Мне привиделось, что я в возмутительно коротком детском платье играю на белом песчаном берегу: подбрасываю мяч высоко-высоко, к бездонному небу, а ловит его светловолосая девочка, моя ровесница… и, кажется, подруга по пансиону, Святые Небеса, как её звали? Какое-то нежное, безвольное цветочное имя — Роуз, Лили, Виолетт? Я так и не вспомнила, а спросить побоялась, но пробудилась с чувством сладостного покоя.
Надо же, в пансионе у меня были подруги. А я совсем позабыла…
Лиам за завтраком выглядел задумчивым и отстранённым; светлые глаза подёрнулись мечтательной дымкой. Братья Андервуд-Черри, напротив, перешёптывались и хихикали больше обычного, а к десерту расшалились настолько, что принялись перекидываться сушёной вишней.