Она немного расслабилась и рассказала Лукасу кое-что о своей жизни в Нью-Йорке, включая волонтерскую работу в местном приюте для животных.
Лукас улыбнулся, вспомнив, как однажды подумал, что она быстро ему наскучит.
– Чему ты улыбаешься? – осторожно поинтересовалась Элеанор.
Он не собирался говорить правду.
– Трехъярусная ледяная люстра? – сказал он, вспоминая одно из последних ее дополнений, присланных ему по электронной почте.
– Пожалуйста, не вспоминай об этом, – простонала Элеанор. – Она дважды падала, и Михаил окончательно закрепил ее только сегодня утром. Надеюсь, она провисит там до завтрашнего открытия.
– Провисит. Будут и сани, запряженные лошадьми, и хаски в упряжке. Неужели ты рассчитывала, что тебе удастся устроить это, минуя меня?
Ее усмешка сказала ему, что именно на это она и рассчитывала.
– Это хорошая идея. Все так считают.
– Все считают, что ты – как солнце. Они не смеют тебе возразить.
Элеанор попыталась придать себе невинный вид, но Лукас рассмеялся.
– Ты расстроен?
– Разве я выгляжу расстроенным?
Пульс женщины участился.
– Иногда по тебе сложно что-либо сказать.
– Ты видела город? – сменил он тему.
– У меня не было времени.
– Может, когда-нибудь ты снова посетишь Санкт-Петербург.
– Не возражаю. Было бы замечательно приехать сюда летом, когда солнце восходит в четыре утра, а заходит в полночь. Вероятно, люди совершенно изматываются.
– К этому привыкаешь, к тому же плотные черные шторы немного помогают.
– В Нью-Йорке летом солнце встает не раньше шести…
– Похоже, ты очень хочешь вернуться домой.
– Я давно там не была и с удовольствием проведу время с сестрами.
– Вы близки?
– Да…
– Но?
– Но мы почти не видимся. Хотя это ничего не меняет: они значат для меня все. А как насчет тебя? Я помню, ты говорил, что твоих родителей нет, а как насчет братьев или сестер?
Именно поэтому Лукас предпочитал не разговаривать на личные темы со своими женщинами. Они считали себя вправе задавать вопросы о его жизни.
– Никого, о ком бы я знал.
– О! – Элеанор наклонила голову. – Мне жаль.
Лукас сделал глоток шампанского и с удивлением обнаружил, что он не прочь поговорить с ней. Что она подумает, узнав о его корнях, точнее, об их отсутствии? Это отпугнет ее так же, как других светских дам?
– Я не знал своих родителей.
– Совсем?
– Я рос на улице, Элеанор.
– Ты солгал мне! – Она смотрела на него широко раскрытыми глазами. – Когда я тебя спросила, ты сказал…
– Я высказался в том плане, что у тебя богатое воображение.
Элеанор наморщила нос, но не отвела взгляд. Да и отвращения на ее лице не было.
– Прости. Должно быть, тебе несладко пришлось, – с сочувствием произнесла она.