Самуэль закрыл глаза. Он легонько покачивал головой вперед-назад. Потом снова открыл глаза.
— В определенный момент Седера, когда в рассказе о рабстве евреев в Египте раввин дошел до слов Авадим хаину ле Пар’о бе Мицраим… Ата б’ней хорин… «Рабами были мы у фараона в Египте, а теперь мы свободные люди…», Ребе почувствовал, что печаль охватывает сердца верующих. Многие из них плакали. Что значили эти слова в Берген-Бельзене в 1942 году?
Самуэль остановился. Одного за другим оглядел он молодых людей, сидевших вокруг него. Последнее, что он увидел, были глаза Джона Дэниэлса.
Священник пожал плечами.
Самуэль улыбнулся. Потом, снова оглядев худые и отчаявшиеся лица собравшихся, произнес: — Почему этот Седер отличается от других Седеров? У нас нет ни четырех бокалов вина для благословения, ни столов с вкусной пищей, ни дорогой посуды. У нас нет ни ребенка, который задал бы четыре вопроса, ни трав, которые мы ели бы, вспоминая далекий исход из Египта. Наша маца, так не похожая на мацу, которую мы ели до войны, больше напоминает о том, где мы находимся сейчас, чем о том, где мы были когда-то. И только горьких трав — «марора» — в этом году в нашем распоряжении сколько угодно. Но и здесь, в пучине мрака и отчаяния, мы можем вспомнить Исход и отпраздновать Пасху, и именно поэтому на самом деле мы свободны. Потому что свобода зависит не от того, где вы, а от того, кто вы такие.
Джон Дэниэлс поднял взгляд. На глазах некоторых молодых людей, сидевших в кругу, блестели слезы.
— У кого-нибудь есть вопросы? — спросил раввин.
Джон смущенно поднял руку.
— Я скорее хочу сказать одну вещь, чем задать вопрос.
Джон откашлялся.
— По тому, как вы говорите, Ребе, я чувствую, что ваша вера тверда.
Сидевший справа молодой человек справа немного отодвинулся от него. То же сделала девушка слева.
Самуэль улыбнулся.
— Иногда да, иногда нет. Обращайся ко мне на «ты», прошу тебя. Мы служим одному господину.
— Не все так думают.
— Но мы-то с тобой ведь да, не так ли?
Отец Дэниэлс кивнул.
— Мой вопрос связан с тем, о чем ты говорил, когда я только пришел и еще не сел с вами. О вере, которая не гибнет, несмотря на все препятствия. В мире столько зла, что верить во благого Бога по-настоящему трудно. Один мой друг слышал твою проповедь…
— Это не проповеди. Я считаю, что это скорее дружеские беседы. Полагаю, ты спрашиваешь о том, что такое Цимцум.
Джон Дэниэлс улыбнулся.
— Ах, вот что это за слово. Цимцум. Да, именно. Я хотел бы, чтобы ты рассказал о нем.
Раввин вздохнул.
— Это непростая вещь. Я и сам не могу утверждать, что понимаю ее до конца. А уж чтобы объяснить ее… У нас ведь меньше получаса до отправления.