Тот торговец был честным человеком. То, что показалось бы странным до Страдания, вошло в норму во времена, когда честность стала первым условием выживания, твоего и окружающих. В обмен на жир и кое-какие новости о Новом Ватикане, в большинстве своем не слишком правдоподобные, Джон отдал ему одно золотое кольцо из тех, что обнаружил в своем кармане на обратном пути из Венеции.
Это было одно из тех колец, которые дож, правитель Венеции, бросал в море с Бучинторого>[4] во время обряда обручения города с морем. Алессия, загадочная Алессия собрала горсть этих колец и отдала ему. Джон был уверен, что выбросил их, но несколько дней спустя, в самом начале своего обратного пути, обнаружил их в кармане своей куртки вместе с кольцом папы — Печатью Рыбака. Он еще помнил чувство, охватившее его при виде этого кольца на пальце командира швейцарских гвардейцев, хваставшего тем, что он снял его прямо с мумифицировавшейся руки последнего папы.
Теперь Джону Дэниэлсу было совершенно наплевать на кольцо. Оно утратило всякое символическое значение. Отныне его ценность равнялась ценности металла, из которого оно было изготовлено. В лучшем случае его можно было использовать как обменный товар, чтобы приобрести что-нибудь полезное для выживания. Оно ничем не отличалось от остальных колец, обнаруженных в кармане.
Впрочем, как ни неприятно было признаться, это кольцо, вероятно, стало бы последним, которое он пустил бы в ход для обмена на еду, воду и лекарства.
— Привет, Дон, — прошептал он, не открывая глаз.
— Откуда ты знаешь мое имя, незнакомец?
— Ты продолжаешь называть меня незнакомцем. А я ведь сказал тебе свое имя.
— А вот мое ты, по-видимому, где-то подслушал, хоть я и не знаю, как и где ты мог это сделать.
— Ну уж и подслушал. Я же все-таки священник.
— Сам я тебе его не говорил. Значит, ты должен был услышать его где-то. Знаешь, мы в Городе сильно дорожим своими именами.
— Как бы то ни было, меня зовут Джон Дэниэлс.
— А меня Управляющий. Запомни это. Управляющий, а не так, как ты меня назвал. Это было мое предыдущее имя. Больше оно не мое, — он наклонился. Взял правую руку Дэниэлса и принялся разглядывать ее. — Что ты сделал со своими руками?
— Я тащил сани. Три месяца подряд или около того.
Управляющий расхохотался.
— Ты издеваешься надо мной? Три месяца? Ты хотел сказать, три дня?
— Три месяца, — возразил Дэниэлс спокойно. Юноша почесал бороду. Он пытался определить по выражению лица незнакомца, шутит тот или говорит серьезно.
— Хватит надо мной смеяться, — сказал он в конце концов.
— Я не смеюсь над тобой.