– Насколько я понимаю…
– Боюсь, не понимаете, и в этом мой просчет.
Макбрэрти оперся кулаком о край умывального столика.
Либ хотела было предложить старику стул, но побоялась обидеть его.
– Никоим образом не хочу создавать у вас предвзятое мнение, – продолжал доктор, – но могу сказать лишь, что это совершенно необычный случай. Анна О’Доннелл утверждает – или, скорее, утверждают ее родители, – что она не принимает пищу со своего одиннадцатого дня рождения.
– Тогда она, видимо, больна, – нахмурилась Либ.
– Но неизвестной болезнью. Неизвестной мне, во всяком случае, – поправляя себя, сказал Макбрэрти. – Она просто не ест.
– Вы имеете в виду твердую пищу?
Либ была наслышана о пристрастии некоторых утонченных современных мисс питаться отваром из маранты или крепким мясным бульоном.
– Вообще никакого питания, – поправил ее доктор. – Она не может принять ничего, кроме чистой воды.
Не может, значит не хочет, как говорят про детей. Если только…
– У бедного ребенка кишечная непроходимость?
– Не замечал ничего подобного.
Либ была в растерянности.
– Сильная тошнота?
Она знала беременных женщин, которые, испытывая тошноту, не могли принимать пищу.
Доктор покачал головой.
– Она меланхолик?
– Не сказал бы. Спокойная, набожная девочка.
Ах, так это, наверное, религиозное исступление, а вовсе не медицинский случай.
– Католики?
Махнув рукой, он, казалось, говорил: «А как иначе?»
Либ предположила, что вдали от Дублина они все здесь католики. Доктор наверняка тоже.
– Не сомневаюсь, вы убеждали ее в опасности голодания, – сказала Либ.
– Разумеется. И родители тоже, вначале, но Анна непреклонна.
Неужели Либ заставили пересечь море из-за ребяческого упрямства? О’Доннеллы, должно быть, запаниковали, когда их капризная дочь отказалась от завтрака, и послали в Лондон телеграмму с требованием прислать не просто медсестру, а одну из новых и безупречных: «Пришлите Соловья!»
– Сколько времени прошло с ее дня рождения? – спросила она.
– Это было в апреле. – Макбрэрти потеребил бакенбарды. – Сегодня минуло четыре месяца.
Если бы не выучка, Либ рассмеялась бы.
– Доктор, в этих обстоятельствах девочка уже умерла бы.
Она ждала, что Макбрэрти чем-то обнаружит свое отношение к абсурдности этого случая – мигнет или постучит себя по носу. Но он лишь кивнул:
– Это великая тайна.
Его слова удивили Либ.
– Но она, по крайней мере, прикована к постели?
Доктор покачал головой:
– Анна ходит, как любая другая девочка.
– Истощена?
– Анна всегда была миниатюрной, но мне кажется, с апреля она мало изменилась.
Он говорил искренне, но это ведь смехотворно. Наверное, эти слезящиеся глаза наполовину слепые.