Сенсорное голодание было одним из самых распространенных методов на Востоке. Тот, кто хочет достичь экстаза, самадхи, должен учиться жить без постоянного стремления насытить ум.
Вы делаете две вещи одновременно — люди приходят ко мне и говорят: «Мы хотим избавиться от ума; это одно сплошное мучение — ад». Но если я говорю им. «Тогда закройте одну за другой все щели — потому что, с одной стороны, вы хотите отбросить ум, а с другой — вы постоянно кормите его, и это весьма трудно».
Я отправляю людей на двадцать один день в безмолвие. Через четыре-пять дней это становится настоящим адом. Они ничего не делают — им разрешается сидеть с закрытыми глазами и ушами, двигаться, ходить — но не смотреть по сторонам, а смотреть только под ноги, самое большее — на четыре фута вперед; есть, пить — ничего особенного, просто дать отдых чувствам, закрыть щели...
Через четыре-пять дней ум начинает бунтовать.
Если они могут продолжать, то примерно на четырнадцатый или пятнадцатый день ум начинает смиряться с этим фактом — совсем как человек, умирающий в больнице; вы говорите ему: «Ты умираешь», — он не верит, он отрицает это, но постепенно... что он может сделать? Он бессилен, и смиряется; как только он принимает этот факт, беспокоиться не о чем. Тогда он расслабляется.
Если вы продолжаете и не обращаете внимания на постоянные удары ума, который требует, чтобы вы искали для него все больше и больше пищи, то на четырнадцатый или пятнадцатый день он успокаивается. А как только ум внутри вас успокаивается, вы начинаете цвести. Ум — рабство, навязанное сущности.
Так что попробуйте жить на минимуме чувств.
Однажды ко мне пришел Мулла Насреддин. Его заинтересовали слухи о медитации. Я сказал, чтобы для начала он год сидел с закрытыми глазами — хорошо зная его, я думал, что даже это невозможно. Он сказал:
— Но я не хочу закрывать глаза.
Я сказал ему:
— Ты понял меня? Понимаешь ты меня или нет? Закрой глаза!
Он чуть-чуть прищурился — наполовину прикрыл глаза — и сказал:
— Больше я не могу.
Я спросил:
— В чем дело?
Он сказал:
— Я во всем строго придерживаюсь среднего курса. Я могу, самое большее, закрыть глаза наполовину. Я не могу закрыть их совсем. Кто знает, что может случиться? Я могу пропустить что-то красивое — нет, я не могу закрыть глаза. Половину я могу закрыть, половину оставлю открытой, чтобы следить, что происходит. Я абсолютно согласен, — сказал он мне, — с той старой леди, что ходила в церковь. Всякий раз при упоминании имени Божьего она кланялась — и все было бы прекрасно, но священник несколько беспокоился, потому что всякий раз, когда упоминалось имя Дьявола, она тоже кланялась. Однажды священник не выдержал и, когда прихожане расходились из церкви, он подошел к старой леди и спросил: «В чем дело? Почему вы это делаете? Я могу понять, что вы кланяетесь, слыша имя Бога, но почему, когда упоминается имя Дьявола, вы тоже кланяетесь?»